хужей будет. Посягательство на чужую собственность карается по закону. Можете у своего пахана проконсультироваться.
В наступившей тишине, как говорится, ни ответа, ни привета. Только из распадка доносился ровный гул окончательно распоясавшейся непогоды. Не выдержав нарастающего напряжения, Омельченко выстрелил. Слышно было, как пуля щелкнула о камень.
– Тоже исключается, – констатировал Пугачев.
– Собака! – вдруг сказал давно уже прислушивающийся к чему-то Арсений.
– Какая собака?
– Давно уже слышу – лает. Слышите?
– Ни фига! – прислушался Омельченко. И вдруг заорал во все горло: – Карай! Карай! Караюшка! Здесь мы, здесь, здесь!
Лай действительно стал слышен. Ближе, ближе. И вдруг, вынырнув из-под полога непрекращающегося снега, показался пес. Он подбежал к Омельченко и замер, подняв голову и чуть склонив ее набок, словно вглядывался тому в глаза или прислушивался. Омельченко передал мне свой карабин, бухнулся на колени и двумя руками обнял тихо поскуливавшего пса. Лицо у него было мокрое не то от снега, не то от слез и совершенно счастливое. Он что-то неразборчиво говорил Караю, оглаживал его, стряхивая снег, потом, посмотрев на нас, срывающимся голосом сказал:
– Ну, теперь мы их видали! Сделаем только так!
– Хорошо бы сначала увидать, – не удержался Пугачев.
– Раз прибежал, значит, повидаем, – поднимаясь, уверенно сказал Омельченко.
Карай оглянулся на свой уже почти занесенный снегом след, рыкнул, привлекая к себе внимание, и вдруг неожиданным прыжком почти сразу исчез из виду.
– Теперь интересно, что дальше? – по-прежнему ворчливо-недовольным тоном поинтересовался Пугачев, обращаясь почему-то не к Омельченко, а ко мне.
– Карай просто так не появляется, – уверенно пояснил я. – Пойдем по его следу. Выбора у нас все равно пока ноу.
– Плагиат, – проворчал Пугачев по поводу использованного мною его любимого словечка, но, тем не менее, послушно двинулся за Омельченко. Впрочем, первым по собачьему следу пошел Арсений. Он-то хорошо знал Карая.
У места, куда привел нас Карай, он оказался первым. Место было почти неотличимо от всего, что находилось окрест – на первый взгляд, ни малейшей особой приметы. Основательно измотанные, мы с недоумением осматривались, то и дело поглядывая на пса, усевшегося у огромного камня под скалой. Первым не выдержал Пугачев.
– Ну и что мы имеем? Пришли или перекур?
– Оглядеться требуется, – буркнул Омельченко. – Я там первый раз тоже ничего не разглядел, росомаха с направлением выручила. Вредная скотина, но приглядистая. До сих пор сообразить не могу, как она туда забралась, – бормотал он. – Видимо, не один ход у нее имеется. Егор тоже намекал. – Он присел перед Караем и спросил: – Ну, что делать будем?
– А ты росомаху позови, – не без яда посоветовал Пугачев. – Или еще раз стрельни. Карай твой на выстрел прибежал, может, и сейчас кто явится.
Арсений, также внимательно оглядывавший все вокруг, подошел и остановился напротив пса рядом с его хозяином. Карай смотрел на них, словно чего-то ждал.
– Как думаешь, почему сюда? – спросил Арсений. – Он явно чего-то ждет.
– Точно, ждет, – согласился Омельченко. – Давай думать.
Все это время я стоял стороне и, словно в забытьи, пытался ухватить за хвост не то ускользающую мысль, не то какой-то смутный образ. Несмотря на гул и вой непогоды и приличное расстояние между нами, я отчетливо слышал каждое их слово. В такое состояние я впадал уже несколько раз, оказываясь в «местах силы», как называла их Ольга Львовна.
– Мне кажется, такого камня здесь просто быть не должно, – разобрался я наконец в путанице своих мыслей. – Свалиться ему сюда просто неоткуда. У Глухой силенок не хватит своротить или даже с места сдвинуть. Карай рядом уселся, не уходит.
– Точно! – оживился Омельченко. – Камушек действительно не из местных. Откуда, интересно, его принесло?
– Остается только убрать, чтобы не мешал. Взорвать, например, – продолжал иронизировать Пугачев.
Неудача наших попыток проникнуть в зону явно его обескуражила. Ограниченное количество времени, отведенное нам для возможного противодействия назревающей катастрофе, сокращалось час от часу, а мы по-прежнему не просто топтались на месте, но абсолютно не представляли, что делать. Человека действия и решительных поступков это, понятное дело, не могло не раздражать. Тем более в ситуации подобной нашей, которая в любой момент могла закончиться трагедией.
– Предлагаю возвращаться на прежнее место и всеми силами попытаться найти способ подняться наверх, – предложил он. – Собачье чутье тут не помощник. Надеяться надо только на самих себя. Других вариантов я не вижу.
– Да нет, – покрутил головой Омельченко. – Карай зря не прибежит. Что-то тут имеется, чего мы не соображаем.
– Соображай. Только недолго. Пока не стемнело. В темноте мы вообще отсюда не выберемся.
Между камнем и базальтовым основанием очередной отвесной стены, тянувшейся по распадку вдоль правого берега, едва виднелась узкая щель, полузанесенная снегом. При желании туда с трудом можно было протиснуться. Впрочем, Омельченко, когда осматривал камень, сделать этого не удалось – щель была явно не для его габаритов, и он посчитал ее бесперспективной для дальнейшего исследования. Карай, которому, видимо, надоело наше бесполезное топтание на одном месте, вскочил, обежал камень, уселся с другой стороны щели и, подняв голову, коротко пролаял какую-то одному ему понятную фразу, которая едва ли одобряла наше беспомощное бездействие. И тут я отчетливо вспомнил каменные ступени, по которым поднялся в поисках хоть какого-нибудь выхода из пещеры, превратившейся для нас в ловушку. Каменный уступ, преградивший мне путь, тоже казался непроходимым и, тем не менее, довольно легко поддался моему усилию сдвинуть его с места и открыл замаскированный проход в зону. Не скрыто ли и здесь что-то похожее? Там путь подсказала едва заметная разница в окраске прикрывающей вход плиты и стены, в которой был проделан проход. Этот камень тоже вроде не вполне совпадал по окрасу со скалой, к которой приткнулся. Может, ерунда, а может, вполне возможная аналогия? Егор Степанович сказал: «Рядом будете стоять, нипочем не разглядите». А разглядывать здесь кроме камня особенно нечего. Камень, конечно, не уступ, на который я тогда нажал плечом. Никому и в голову не придет попытаться сдвинуть его с места. Такую громадину бульдозером не свернешь. Взорвать разве только. Понятно, что и то, и другое полностью исключается. Попробовать разве протиснуться в щель? Может, там что-нибудь? Карай с нее глаз не сводит.
Скинув куртку, я подошел к щели, встретил понимающий взгляд посторонившегося Карая и стал разгребать еще не слежавшийся снег. С противоположной стороны чуть погодя этим же занялся Арсений. Омельченко торопливо выудил из своего рюкзака небольшую саперную лопатку, передал мне, уже частично углубившемуся в узкий проход между камнем и базальтовым основанием скалы, гладко отполированным стремительным течением воды, ветрами и прочими природными неурядицами, и стал отбрасывать снег вокруг камня.
