Скоро я увидел пробивавшегося навстречу с противоположной стороны щели по пояс в снегу Арсения Павловича.
Оказавшись рядом мы прежде всего внимательно стали осматривать базальтовую стену. Я даже обстучал ее полотном лопатки, а Арсений несколько раз провел ладонью по гладкой поверхности. Все указывало на стопроцентную целостность скального основания. Затем мы одновременно развернулись к темной поверхности камня.
– Давай, Алексей, подумаем хорошенько, – предложил Арсений после затянувшегося молчания. – Случайностей я не усматриваю. Что-то должно быть. Что?
Внимательное обследование камня сначала не дало никаких результатов.
– Помочь, может? – пытаясь протиснуться в щель, предложил Омельченко.
С противоположной стороны пробрался в щель и Пугачев.
– Как насчет голосов? – не удержался он от очередного сарказма.
– Есть посветить? – спросил Арсений. – Темно тут.
Омельченко, словно ждал этой просьбы, протянул мне фонарь. Включив его, я почти сразу разглядел смазанные следы крови на высоте человеческого роста. Сомнений не оставалось – Егор Степанович был здесь. Но откуда и как он сюда попал? Кровь была только с того края камня, у которого стоял я. Это могло быть случайностью, но что-то мне подсказывало – в этом что-то есть. Вот только что?
Арсений подошел ко мне вплотную, забрал фонарь.
– След от руки, – уверенно сказал он, внимательно вглядываясь в не очень ясный отпечаток ладони. – А это вторая рука, – разглядел он еле заметный след. – Опирался здесь двумя руками. Зачем? Чтобы не упасть? Тут при желании не упадешь. Как по-твоему?
– Прислонился к стене спиной и двумя руками уперся в камень.
– Хотел его сдвинуть?
– Думаете, этот камень можно сдвинуть? Он же в землю врос.
– Надо попытаться.
– Вы что, всерьез? – спросил Пугачев, протискиваясь к нам поближе.
– Почему нет? – поддержал Арсения Омельченко. – Мы в этой зоне и не такого еще навидались. Меня когда этот литовец по пещерам на волю выводил, я только глазами хлопал и мысленно затылок чесал. Обустройство там на все возможные неприятности. С головой планировали. Карай тоже вот одобрение высказывает, – расслышал он поскуливание пса. – Ну что, нажмем?
– Чем черт не шутит, – пробормотал Пугачев, и первым упершись спиной в базальтовое подножье скалы и согнув ноги, надавил ими на камень. Мы даже не успели к нему присоединиться. Камень дрогнул и медленно стал отодвигаться, открывая проход в подземелье.
Назвать открывшуюся щель проходом – явное преувеличение. Лаз. Проникнуть в который нам с трудом удалось, разоблачившись почти до исподнего. И хотя мы спешили и старались не потерять ни минуты, наше проникновение в зону заняло немало времени. Конечно, это была еще не сама зона, а всего лишь один из путей проникновения в нее. Или исчезновения из нее? Надо будет потом поинтересоваться. Если, конечно, это «потом» предоставит нам такую возможность.
Света единственного нашего фонарика хватило лишь на торопливые сборы и не менее торопливую оглядку. Успели лишь рассмотреть, что основание камня покоилось на какой-то полукруглой платформе, что «предбанник», как обозвал его Омельченко, был совершенно не рассчитан на количество посетителей, которые в нем сейчас оказались, и двоим из нас пришлось перебраться в следующий тесный лаз, открывавший узкий проход в непроглядную темень неведомого подземелья. Карай, первым нырнувший в темноту лаза, бесследно исчез именно в этом проходе, словно подсказывая нам наш дальнейший путь. Мы торопливо одевались и приводили себя в прежний боевой порядок. Усталости как не бывало. Последние блики света погасающего фонарика судорожно выхватывали из темноты какое-то явно искусственное сооружение, напоминавшее непонятно с какой целью грубо сложенную пирамиду, а на возвышении платформы под основанием камня стояли какие-то ящики… Разбираться, что тут еще и для чего, времени не было. Туго обмотав черенок лопатки какой-то тряпкой, добытой все из того же вещмешка, Омельченко смочил ее спиртом из своей покалеченной фляжки, поджег, и мы, протиснувшись в очередной тесный лаз, двинулись по довольно круто поднимавшемуся в неведомое проходу. Судя по всему, проложен он был когда-то подземным потоком и приведен в относительный порядок людьми: мешавшие движению валуны отодвинуты в сторону, через ямы, заполненные водой, прокинуты доски, на развилках углем нарисованы стрелки, показывающие, куда надо сворачивать.
– Карай твой в этом лабиринте не заблудится? – сменив привычную интонацию недовольства на почти заискивающую, спросил Пугачев.
Вместо ответа Омельченко лишь презрительно хмыкнул и ускорил шаг, догоняя опередившего всех Арсения. Фонарик у того в руках был на последнем издыхании и света почти не давал, но Арсений уверенно шел впереди, безошибочно угадывая нужное направление. Путь, судя по всему, нам предстоял не близкий, и никто из нас не имел ни малейшего представления, в каком месте обустроенной за десятилетия обширной зоны мы могли оказаться. К тому же, не исключено, что обеспокоенные исчезновением Егора Степановича непрошеные и хорошо вооруженные, по его словам, посетители зоны могли на всякий случай заложиться охраной. Вот только охраной от кого? Что им могло прийти в голову? О нашем присутствии они вряд ли догадывались и за себя наверняка не опасались. Охранять им стоило только своих пленников – старика, женщину и обманутого ими «литовца», который, по словам Егора Степановича, подсказал им дорогу. Интересно узнать, на чем они его прикупили? Сейчас, когда снаружи свирепствует местный буран, они вряд ли рискнут предпринимать какие-то решительные действия. Выбраться без посторонней помощи им не светит. Своя связь при здешнем экстриме весьма проблематична. Разве только отыщут генеральскую рацию в вагончике на скале? А если отыщут и сумеют с кем-то связаться, взрыв неизбежен…
Какие только мысли не мелькали и не путались у меня в голове во время этого непростого торопливого продвижения по подземным коридорам, выработкам, пещерам и бесконечным ответвлениям в разных направлениях. Ориентировку я потерял начисто, и в случае возвращения нам без исчезнувшего Карая вряд ли обойтись. Надеюсь, что он все-таки появится. Сейчас же, главное, не просто спешить, а бежать. Да мы и так уже почти бежали.
Внезапно Арсений остановился и предупреждающе поднял руку. Мы замерли и стали прислушиваться. За поворотом, куда указывала очередная стрелка, кто-то разговаривал. Да нет, на разговор это было непохоже. Собеседник у говорившего явно отсутствовал. Не то он разговаривал сам с собой, не то бубнил какой-то монолог. Мы осторожно подтянулись к Арсению. Пугачев взял оружие наизготовку. Несмотря на подземную спертость пространства и не всегда разборчивые отдельные слова, угадывалось, что неизвестный читал вроде бы стихи:
Быть или не быть – таков вопрос:
Что благородней духом, – покориться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль ополчась на море смут, сразить их
противоборством?
Что это за строчки и откуда они, я узнал позже.
