Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
Изучив присланные Мустафой материалы и убедившись, что у его задумки действительно есть шанс, Катя сразу же бросилась к книжным полкам и вытащила старый, затертый томик «Мастера и Маргариты». По-новой вчитывалась в любимые строчки, омывалась ими, словно чистой родниковой водой, и чувствовала, что оживает. Последние три года, темные, страшные годы, заполненные отчаянием, депрессией и мыслями о смерти как об избавлении, словно стирались с каждой прочитанной строчкой, бледнели, исчезали. И Кате начинало казаться, будто это она, она сама шла по улице, сжимая в ослабевших руках отвратительные желтые цветы, как знак, как последнюю просьбу о помощи. И ее услышали, нашли, дали надежду. Предчувствие скорых неминуемых перемен, чего-то очень сильного, значительного и прекрасного прочно поселилось в душе. Мысленно она уже расставляла по сцене героев романа, думала о том, каким окажется ее Иешуа, каким будет ее Воланд, как выйдет на сцену ее Маргарита, как залихватски захохочет она, став ведьмой от горя и бедствий, поразивших ее. В голове, где столько времени царило черное ничто, словно вспыхнул свет, задвигались, заходили, заговорили пока еще неясные, бесплотные образы, и Катя привычно принялась спорить с ними, гонять их по площадке, прикидывать, как лучше будет построить мизансцену.
Собственный душевный подъем пугал ее. Ведь так просто было представить себе, что надежда окажется ложной, что ничего не получится, и она снова погрязнет в пустоте и одиночестве. Однако же снова почувствовать себя полным сил, энергии и творческих планов молодым режиссером, у которого все впереди, которого ждет увлекательная, сильная, масштабная работа, было так упоительно, что Катя изо всех сил душила в себе сомнения и страхи.
Итак, долго раздумывать над предложением и предаваться сомнениям возможности не было. И Катя дала Килинчу согласие. Тот пришел в восторг, немедленно повез Катю подписывать договор – на русском и турецком языках, тут же отвалил солидный аванс, пришедшийся Кате очень кстати в ее бедственном положении. А под конец объявил, что дает ей полный карт-бланш. Кате позволялось подобрать для спектакля музыку по собственному усмотрению, высказать свои пожелания относительно декораторов, бутафоров и даже самой набросать эскизы декораций, которые затем будут выстроены в Турции. Обсудив все эти вопросы, Мустафа пообещал в ближайшее время выслать Кате оставшиеся необходимые бумаги и билет до Стамбула и отбыл на родину.
И тем не менее, несмотря на горячие уверения продюсера, что проект «на мази», Кате до последнего не верилось, что все действительно состоится. Слишком силен был пережитый ею удар, слишком страшным было отчаяние, в котором она жила последние три года. Получив на руки аванс, она прежде всего ужасно испугалась, что Килинч каким-нибудь образом узнает о ее настоящем положении, передумает, потребует деньги назад, а потому сразу же бросилась выплачивать долги и отдавать старые ссуды. И каждый новый шаг, приближавший начало проекта, каждое новое подтверждение того, что дело идет, вызывали у нее новый очередной приступ изумления. То письмо от музыкальной ассоциации, в котором сообщалось, что продюсер оплатил права на использование выбранных ею композиций, то звонки от декоратора, начавшего работать с ее эскизами, то подтверждения от актеров, получивших по почте разосланные ею проработанные мизансцены… Мустафа Килинч действительно последовательно выполнял все обещания, и все это, вместо того, чтобы успокаивать Катю, вгоняло ее все глубже в панику. Казалось, что она все сильнее запутывается в паутине лжи, которая однажды обязательно раскроется, и тогда ей уже будет не выбраться.
Даже в аэропорту, на паспортном контроле, Катерина все оглядывалась через плечо и судорожно стискивала ручки сумки, боясь, что сейчас, откуда ни возьмись, объявятся уже знакомые ей люди в штатском и объявят, что выезжать из страны Кате, как подельнице мошенника Федорова, запрещено.
Однако же все прошло гладко. Серебристый «Боинг» унес Катю из пасмурной серой Москвы в цветущий Константинополь. Ожидавший ее в аэропорту водитель усадил ее в черный автомобиль и примчал в этот шикарный, поражавший бьющей в глаза роскошью отель, а в номере ее ждал карнавальный наряд и приглашение тем же вечером прибыть в дом Мустафы Килинча на праздник, затеянный им в честь начала работы над спектаклем.
Катя, честно говоря, представляла себе старт проекта совсем не таким. Ей думалось, что все они – все члены труппы – встретятся где-нибудь у Мустафы в офисе, их официально представят друг другу, очертят круг работ, временные рамки, ожидания. Однако же, видимо, тут, в Турции, дела делались по-другому. А может, такова была воля именно самого Мустафы, ведь не зря же ходили слухи о каких-то там проводимых у него в резиденции полуприличных мистериях. Так или иначе, отправляясь вчера вечером на приморскую виллу Килинча, Катя понятия не имела, чего ждать от этого вечера. А в результате угодила на этот странный, окутанный атмосферой игры, флирта и интриги бал, да еще и пережила волнующее приключение с незнакомцем.
Стыдно признаться, но у нее до сих пор начинало ныть в груди и покалывать в пальцах, когда она вспоминала, как мужчина в светлом костюме и серебристой маске закружил ее в танце, а потом поцеловал – на глазах у пестрой разношерстной толпы гостей. Катя и в юности-то не была мастером плетения любовной паутины, а в последние три года и в принципе забыла о том, что она, как ни крути, все-таки женщина. Все это чувственное, эмоциональное, ранимое было задавлено ею, забито, выброшено за ненадобностью, а потому давно забытые ощущения, которые пробудил в ней этот случайный поцелуй, пугали и смущали. Конечно, она и не собиралась мечтать о каком-то кружащем голову романе с таинственным незнакомцем, отдавала себе отчет в том, что поцеловал он ее, должно быть, поддавшись все той же царившей на празднике пленительной атмосфере.
И все же, все же… Вчерашняя ночь как будто окутала ее искрящейся серебристой дымкой, и сбросить ее, развеять морок Катя пока не могла. А может быть, не хотела.
Однако же, каким бы странным, нездешним и волнующим ни был вчерашний вечер, нужно было собираться и ехать работать. Катя в последний раз оглянулась на серебристое платье, покосилась на роскошный завтрак, но стащила с тарелки лишь булочку и, наскоро запив ее чаем, натянула льняные серые брюки, свободную рубашку, кое-как пригладила волосы, повесила на плечо сумку с заветной бутылкой и вызвала водителя. Пора было ехать на репетицию.
Для работы над проектом и последующей премьеры Мустафа Килинч арендовал на несколько месяцев большой концертный зал. Расположенный в самом центре Стамбула, между Таксимом и Бешектешем, он был оборудован по последнему слову техники – об этом продюсер заранее предупредил Катю, заверяя, что все самые смелые ее идеи, любые звуковые и световые эффекты тут можно будет воплотить в жизнь.
Репетиция была назначена в большом зале, именно туда Катя и направилась сразу же, как приехала.
Взглянуть на всю ту же вчерашнюю компанию – только уже без масок и карнавальных нарядов – было интересно. Красавица Нургуль Давутоглу, явно постаравшаяся одеться как можно скромнее, в темных брюках и футболке, которые, однако же, только подчеркивали великолепие ее форм, чинно, как прилежная ученица, сидела на одном из кресел и терпеливо ждала, когда начнется репетиция. Вихрастый Сережа смущенно обводил помещение глазами, видимо, гадал, не натворил ли чего вчера, вдоволь налакавшись дарового шампанского. А Юрий Гаврилович, розовея щеками, погонял нерадивого ученика, проходя с ним сегодняшнюю сцену. Хотел, наверное, побыстрее освободиться и отправиться глазеть на местные достопримечательности, – усмехнулась Катя.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
