— А значит, если реален дождь, реально солнце, реален ты, то и боги тоже реальны, — подхватил жрец. Люди одобрительно зашептались.
— Нет, — отрезал Пертурабо. — Распространяя эту концепцию на дождь и утверждая, что за него в ответе какие-то сверхъестественные сущности, вы заблуждаетесь. Дождь есть результат неких пока не известных нам процессов — хотя я подозреваю, дело тут в воздействии солнца на моря и конденсации водяных паров в атмосфере. Боги же непознаваемы. Нетрудно поверить словам человека о том, что ему встретился другой человек, купивший рулон ткани в городе, о котором лично мы ничего не знаем. Совсем другое дело — верить человеку, утверждающему, что его знакомый знает человека, которому повстречался бог.
При желании я могу отследить перемещения нашего рулона ткани до самого начала и даже найти его создателя. Любопытство заложено в нашей натуре. Мы подспудно выдумываем истории об этом рулоне и всем остальном, но в той или иной степени их все можно проверить. И точно так же вы рисуете себе богов, чтобы придать смысл наблюдаемым явлениям. Это похвально, но удостовериться в них невозможно. Религия — учение не скрупулезное. Мифы недоказуемы, а потому подвержены искажениям.
— Мы очень скрупулезны в нашей вере, — заявил жрец.
— Но не в мышлении. Иначе бы не стали приписывать окружающему вас миру божественное происхождение. Это лишь один из нескольких возможных вариантов.
— Но в чем тогда правда? Давай, расскажи мне о солнце.
— Это мне еще предстоит выяснить. Но здесь, в этой библиотеке, я прочел множество старинных текстов…
— Богохульных текстов, — перебил его священник.
— Старинных текстов, — спокойно, но настойчиво повторил Пертурабо, — в которых говорится, что солнце — это звезда сродни другим светилам на небосклоне, и что они кажутся маленькими из-за расстояния. Мои собственные расчеты это подтверждают.
— И на чем строятся твои вычисления? — с язвительной ухмылкой поинтересовался жрец.
— На формулах Деннивора Астрокона, — ответил мальчик.
— Они предназначены для сохранения пропорций по законам перспективы, — фыркнул Родаск. — Инструмент художника.
— У искусства и науки одни инструменты. Они — части большого целого. Проблема олимпийцев в их стремлении все разделять, разграничивать. Ваших философов хлебом не корми — дай что-нибудь классифицировать, разложить по полочкам, тем самым подрывая единство физического и метафизического. Такие надуманные деления бесполезны. Они вынуждают судить о природе вещей и явлений по инструментам, мешая увидеть саму их суть.
— А как быть с тобой? Ведь ты и есть самое наглядное доказательство существования богов. Подобных тебе больше нет. Ты не мог выйти из человеческой женщины!
— Думаю, это правда, — кивнул Пертурабо. — Все ведет к тому, что я — дитя чьего-то умысла, а не природы. Мои способности слишком обширны, а отличия от других людей слишком велики, чтобы допускать обратное.
— И все же ты настаиваешь, что тебя создали не боги. Тогда кто?
— Я — что тот кусок ткани, — сказал юноша. — Однажды я выясню, кто меня сплел, и, уверен, окажется, что это никакой не бог.
— Человеку такое не под силу! — скептически воскликнул жрец.
— Но раньше было, — возразил Пертурабо.
Наблюдая за словесной дуэлью, Адоф наклонился к Даммекосу и тихо прошептал:
— Сколько, говоришь, ему лет?
— Слухи о нем появились два года назад, — ответил тиран Лохоса. — До того была тишина — ни следов, ни намеков. Сдается мне, на его возраст и пальцев одной руки хватит.
— Невозможно! — воскликнул принц, глядя на широкоплечего и поджарого молодого человека.
— В этом мальчике все невозможно, — усмехнулся Даммекос. — Смотри.
Меж тем жрец, похоже, начал терять самообладание.
— Твои слова кощунственны! — причитал он. — Ты не боишься за свою душу?
— Даже будь у меня душа, — сказал Пертурабо, — ее тоже нельзя увидеть или потрогать — лишь принять на веру. Но об этом поговорим в другой раз. Так или иначе, бояться мне нечего. В вашей истории всякое наказание за святотатство присуждали и исполняли люди, а не боги. Описанные в «Мифике» не в счет — она недостоверна. Из этого я с полной уверенностью делаю вывод, что никакая всевышняя сущность не снизойдет до того, чтобы покарать меня.
— Тебя покарает паства, — настаивал священник, на глазах теряя прежнюю блаженность.
Пертурабо вскинул бровь.
— Опять же, люди, не боги. А люди… Что ж, пусть попробуют.
— Он обречет Лохос на гибель! — жрец снова воззвал к толпе. — Голод, война… Вы еще вкусите плоды сего отравленного древа!
— Теперь ты заговорил как демагог? Характерный признак заблуждающегося человека. Случись голод, он начнется из-за множества взаимосвязанных факторов: погоды, неумелого ведения хозяйства, отсталых приспособлений, сокращения посевных земель по экономическим соображениям, отселения бедняков по жадности богачей — но уж точно не от того, что я разгневал существ, которых даже нет.
— Ты называешь свое богохульство «гипотезой», хотя сам не приводишь доказательств.
На лице Пертурабо возникла холодная, змеиная улыбка — выражение слишком зрелое и жестокое для столь молодого юноши.
— Но мне хватает мужества следовать моим убеждениям. Я пока не знаю, прав ли, но уверен, что никто меня не накажет, а ты будешь выглядеть вздорным дураком.
Толпа засмеялась. Жрец, напротив, разозлился.
Пертурабо на мгновение задумался.
Тебя нельзя корить за невежество. Позволь привести метафору. Вообрази пещеру, где томятся люди. С рождения и до самой смерти они прикованы к стене, не зная внешнего мира и наблюдая лишь другую стену, что стоит напротив входа. Снаружи день и ночь горит костер, и все, что оказывается между ним и пещерой, отбрасывает внутрь тени…
— Я не понимаю, при чем тут боги? — перебил его жрец.
— Всему свое время. Ты любишь истории — так дай мне рассказать мою.
Толпа вновь разразилась хохотом, и в этот раз Пертурабо улыбнулся вместе с ней. Своей подколкой он нарочно сыграл на публику, и ее реакция, когда не была направлена на него самого, начинала приносить ему удовольствие.
— Итак, узники видят лишь тени, — продолжил юноша. — Они дают им имена и гадают об их природе. Для людей тени становятся всем миром. И свет, и предметы, что их отбрасывают, реальны, но по теням этого понять нельзя. Вот они совсем рядом, но узники о них и не догадываются. И вы живете так же. Вы видите часть чего-то реального — тени — и тут же делаете выводы об их сущности. В вашем случае ответом являются боги.
Вдруг однажды кого-то из пленников забирают из пещеры. Он видит костер. Свет пламени обжигает его глаза. Из-за боли он не может четко разглядеть объекты окружающего мира. Ему говорят, что именно из них складывается реальность, а тени — лишь результат их существования, но новые образы не укладываются у него в голове. Его глазам больно, огонь слепит его, а скудному уму не за что зацепиться, чтобы осмыслить увиденное. Он видит лишь черные силуэты на ярком свету и не верит объяснениям. Спасаясь от мучений, он бежит обратно в пещеру, где ему хорошо. Увидев пламя, он начинает лучше понимать тени и лишь укрепляется в вере, что их истина абсолютна. Да, ему приоткрылась истинная природа вещей, но страх боли не даст ему постигать ее дальше. В таком случае доля правды еще хуже полного неведения.
