Не имея возможности сказать ничего достоверного о полулегендарных временах владычества таинственного Кучки, мы, тем не менее, с уверенностью можем судить о тех событиях, благодаря которым Москва стала полноправной сестрой в семье русских городов.
Честь этого события, безусловно, принадлежит уже упоминавшемуся князю Юрию Владимировичу Долгорукому — шестому сыну Владимира Всеволодовича Мономаха, князю Суздальскому и великому князю Киевскому. Этот удивительный человек, судьба которого словно повторяет судьбу младшего сына из русской сказки, пользовался среди своих современников громадным авторитетом за свою образованность, храбрость, воинские и дипломатические таланты. После смерти Владимира Мономаха Юрий Долгорукий стал самостоятельным князем Ростово-Суздальского княжества. Уже тогда Юрий Долгорукий был охвачен жаждой перемен: вступив на великокняжеский престал, он первым делом перенес столицу своих владений из Ростова Великого в более выгодный в торговом и военном отношении Суздаль. Укрепляя свои владения, князь-преобразователь строил на их границах многочисленные крепости — одна из них, называвшаяся Кснятин, впоследствии превратилась в город Тверь, а другая, Дубна, ныне прославлена на весь мир как одно из средоточий российской науки. Князя Юрия недаром прозвали Долгоруким — орбита его интересов простиралась очень широко. Неизвестно, при каких обстоятельствах князю пришла мысль заложить на высоком холме у слияния рек Москвы и Неглинной деревянную крепость, но, согласно Ипатьевской летописи, «В лето 6655 иде Порги воевать Новгорочской волости, и пришедъ взя Новый Торгъ и Мьсту всю взя, а ко Святославу присла Юрьи, повеле ему Смоленьскую волость воевати; и шедъ Святославъ и взя люди Голядь, верх Поротве, и так ополонишася дружина Святославля. И прислав Гюрги и рече: „Приди ко мне, брате, в Москов“. Святослав же еха к нему с детятем своим Олгом, в мале дружине, пойма с собою Владимира Святославича; Олег же еха напередъ к Поргеви, и да ему пардус. И приеха по нем отецъ его Святославъ, и тако любезно целовастася, въ день пяток, на Похвалу святей Богородицы, и тако быша весели. Наутрии же день повеле Порги устроити обедъ силенъ, и створи честь велику им, и да Святославу дары многы, с любовию, и сынови его Олгови и Володимиру Святославичю, и муже Святославле учреди, и тако отпусти и; и обещася Порги сына пустити ему, яко же и створи…». Как известно, Ипатьевская летопись была создана в начале XV в., и многие сведения, относящиеся к более ранним историческим периодам, вошли в нее не со слов очевидцев, а были переписаны из более ранних хроник. Несмотря на такую «новизну», нам с вами достаточно затруднительно читать приведенный текст. Попробуем расшифровать его. В первую очередь, несомненно, следует обратить внимание на скандинавскую форму имени князя — его именуют «Порги», что еще раз подчеркивает варяжские корни русской знати. Затевая военную операцию, князь Юрий призывает на помощь своего союзника — черниговского князя Святослава Ольговича (Олеговича). Для черниговского князя поход оказался очень удачным — неподалеку от своего города Лобынска, стоявшего в устье реки Протвы, Святослав и его дружина победили врагов и взяли в плен многих из них. Обрадованный радостной вестью, Юрий назвал союзника братом и пригласил отметить торжественное событие богатым пиром.
Княжеский призыв «Приди ко мне, брате, в Москов» в пересчете на современный календарь датируется 1147 г. (напомню, что современное летосчисление принято вести от Рождества Христова, а во времена Юрия Долгорукого за начало отсчета принималось сотворение мира). Более того, при желании можно даже установить точное число этой «встречи на высшем уровне». Следует только вспомнить, что в старину не было принято указывать календарные даты — определяя время того или иного события, упоминали религиозные праздники, совпадавшие с ним по времени. Несложно установить, что «пяток» (пятница) пятой недели Великого поста приходился в 1147 г. на 4 апреля (М. Н. Тихомиров, «Древняя Москва. XII–XV вв.»).
Почему же — приходится часто слышать этот вопрос — датой основания Москвы считается именно это упоминание в Ипатьевской летописи? Ведь люди жили на берегах Москвы-реки и раньше… Дело в том, что это первое зафиксированное свидетельство того, что в этих местах появился город. Именно город, с княжеским замком и домами ремесленников, а не деревня и даже не обнесенное земляной насыпью село. Именно поэтому мы и считаем 1147 г. датой основания Москвы.
Незадолго до этого Юрий Долгорукий стал законным властителем московских земель — пресловутый Кучка, скорее всего, уступил ему свои земли в результате дипломатического договора, влившись со своей дружиной в княжеское войско (и став там, судя по имеющимся данным, «тысяцким» — недаром сыновья боярина Степана получили придворные должности у Андрея Юрьевича Боголюбского). В пользу этого предположения говорит и то обстоятельство, что Юрий Долгорукий не поселился в форте возле реки Рачки (где, очевидно, по-прежнему жил да поживал Кучка, в гибели которого так несправедливо обвинила князя впоследствии молва). Нет, Юрий Долгорукий возвел свой собственный кремль — со свойственной князю прозорливостью выстроив его на наиболее выгодном в оборонном отношении месте, на высоком холме, поднимавшемся над широкой Москвой-рекой. К моменту начала этого строительства на холме уже имелось небольшое вятичское поселение, защищенное по периметру валом с частоколом и узким рвом. Существовал и торгово-ремесленный посад («предградье»).
К тому дню, когда Святослав Ольгович получил любезное приглашение прибыть на дружеский пир, дружина Юрия Долгорукого уже контролировала окрестные земли — недаром князь ехал «в Москов» так беспечно, отпустив сына с «малой дружиной» и тем самым разделив свой отряд. Судя по всему, Святослав Ольгович не боялся нападения других феодалов — неоспоримое свидетельство того, что во владениях Юрия Долгорукого имелись хорошо охраняемые дороги. Можно предположить, что Святослава больше заботила сохранность ценного подарка, который он собирался преподнести Юрию, — «пардуса» (барса).
И вот теперь настало время подробно поговорить о месте, куда Святослав Ольгович вез заморского зверя и где черниговского князя ожидали пир, ответные дары и почести.
На Боровицком холме
Нам с вами, привыкшим к облику современного Кремля, придется приложить воображение, чтобы представить себе Боровицкий холм таким, каким он был в XII в. Достаточно сказать, что изменились не только расположенные на холме строения — сам Боровицкий холм стал значительно ниже, чем во времена Юрия Долгорукого. Это объясняется тем, что за долгую историю существования Московского Кремля его территория неоднократно подвергалась перепланировкам и благоустройству, а архитектурные замыслы строителей иногда оказывались слишком размашистыми для узенькой площадки на вершине крутого склона. И тогда территорию Кремля начинали выравнивать, уменьшая тем самым высоту Боровицкого холма. Самые значительные изменения своего облика Боровицкий холм претерпел в конце XVIII в, когда Екатерина II задумала выстроить на месте Кремля гигантский дворец — его проектирование было поручено в 1770 г. архитектору В. И. Баженову. Естественно, что противиться воле императрицы никто не решился, и к тому моменту, когда Екатерина II осознала бессмысленность и трудновыполнимость своей затеи, земляные работы на вершине Боровицкого холма шли полным ходом. Снесенные в ходе этой странной «реконструкции» кремлевские башни были впоследствии восстановлены… Но Екатерина И была не единственной, кто брался за перепланировку Кремля. И сегодня на его территории можно видеть роскошные сады — память о фруктовых садах царя Алексея Михайловича Романова. Для разбивки тоже проводилось выравнивание местности. Можно предположить, что при возведении любой сколько-нибудь значительной постройки, прокладке коммуникаций исконные очертания вершины Боровицкого холма сглаживались все больше и больше.
