— Понятно. — Необычно светлые голубые глаза, так непохожие на глаза дочери, не изменили своего выражения, хотя левое веко слегка шевельнулось, когда Джо протянул Люку стакан. — Полагаю, вы хотите сказать, что Оливия решила не посвящать меня в свои матримониальные планы. Это меня не удивляет.
Люк понимающе улыбнулся:
— Я сказал ей, что собираюсь поговорить с вами, но когда я за ней заехал, ее не оказалось дома.
— Поэтому вы пришли один. Очень мудро. Моя дочь имеет привычку поступать по своему собственному разумению. Не сомневаюсь, вы уже и сами поняли это.
— Пожалуй. — Люк внимательно смотрел на Джо, пытаясь понять, почему Оливия так к нему относится, но видел перед собой только бледное, похожее на маску лицо человека, слишком редко бывающего на воздухе. Какие между ними, должно быть, странные отношения.
Дрова в камине громко затрещали. Джо моргнул и сказал:
— Я, разумеется, оплачу все свадебные расходы.
Он говорил так, словно речь шла об оплате партии игры в гольф.
— В этом нет необходимости. Я в состоянии самостоятельно содержать семью, — ответил Люк. Затем, поняв, что говорит грубо, добавил более мягко: — Правда, с трудом.
Маска треснула, и Джо Франклин весело рассмеялся:
— Мне нравится ваша искренность. — И тут же спросил: — Вы любите ее?
Люк заколебался. Он полагал, что Джо удивился бы, узнав, что кто-то может полюбить его дочь, но это вовсе не означало, что ему будет приятно услышать правду.
— Она носит моего ребенка, — произнес он наконец, и одним глотком допил виски.
Джо сидел неестественно прямо, как седовласая статуя. Через несколько секунд, которые показались Люку вечностью, он потянулся за коробкой кубинских сигар, извлек одну и отрезал кончик серебряными ножничками.
Библиотека наполнилась ароматом дорогого табака.
— Полагаю, я должен назвать вас подлецом и негодяем и вышвырнуть из своего дома, — наконец проговорил Джо.
— И вы собираетесь это сделать? — спросил Люк.
— Нет. Ради чего? Вы ведь согласились жениться на ней, не так ли?
Откуда он знает? Что он имеет в виду? Люк попытался понять, что бы он чувствовал, окажись на месте отца Оливии. Возможно, облегчение. В конце концов, другой мужчина брал теперь на себя ответственность за нее.
— Да, — согласился Люк. — Я намерен жениться на ней.
— Замечательно.
Похоже, Джо не слишком заботливый отец.
— Вы и Оливия… — начал Люк, стараясь быть как можно более деликатным. — Ваши отношения так необычны.
— Этому есть одно объяснение. — Джо сосредоточился на кончике сигары в ожидании, пока молчание не станет почти неприличным, а потом довольно равнодушно продолжил: — Оливия изменилась после смерти своего брата. Боюсь, я не заметил этого вовремя. Было слишком много других проблем.
— Вполне понятно.
— Да. — Веки Джо вновь слегка дрогнули. — Моя жена очень тяжело перенесла смерть Реймонда. Она никогда так и не оправилась полностью. Она утратила интерес ко всему, включая Оливию. Я не хочу сказать, что она ее не любила, но у нее просто не было внутренних сил, чтобы воспитывать дочь.
— Для вас это было, должно быть, очень тяжело — как и для Оливии.
— Именно так. Но я должен был понять, что происходит. К тому времени, когда я заметил некоторые странности, было уже слишком поздно. Оливия не была больше милой подвижной девчушкой, как раньше. Казалось, что она все время играет какую-то роль. Не то чтобы с ней нельзя было общаться, поймите правильно. Внешне она все так же оставалась моим Солнечным Зайчиком. Но это было скорее пародией на прежнего ребенка: казалось, все прежнее дружелюбие куда-то исчезло и она лишь изображает его.
Отец Оливии с первого взгляда не слишком понравился Люку, но сейчас он ощутил нечто вроде симпатии к нему.
— То есть Оливия стала такой, какая она сейчас, именно с тех пор? — спросил Люк.
— Пожалуй.
Он замолчал, заслышав голоса в холле, а потом раздался стук каблучков по паркету.
Мгновением позже дверь библиотеки распахнулась, впуская волну свежего прохладного воздуха, и на пороге появилась Оливия.
Люк, увидев горящие глаза своей невесты, обреченно понял, что грядут неприятности. В своем обтягивающем черном платье, на высоких каблуках, она удивительно напоминала породистую норовистую лошадку, которая только и ждет, кого бы лягнуть.
— Говорите обо мне? — с явным сарказмом спросила она.
— У нас не было бы такой возможности, приди ты вместе со мной, — мягко заметил Люк.
— Я сказала тебе, что в этом нет необходимости.
— А я сказал, что есть.
Джо кашлянул, прочищая горло:
— Добрый вечер, Оливия. Как поживаешь? Как себя чувствуешь?
Оливия смерила отца равнодушным взглядом, прошла к окну и остановилась, вызывающе скрестив руки на груди.
— Кроме того, что здесь ужасно жарко, все остальное в порядке, — сказала она. — Почему бы мне чувствовать себя плохо?
Джо бросил на нее взгляд, который Люк не смог понять, и выдохнул еще одно облако ароматного дыма.
— Насколько я помню, в твоем состоянии нормально время от времени испытывать легкую тошноту.
Оливия посмотрела на него:
— Единственная вещь, от которой меня тошнит, — это твои сигары. А что касается… — Она перебила сама себя и сердито повернулась к Люку: — Ты рассказал ему…
— Но кто-то должен был это сделать. Конечно, лучше бы это сделала ты сама.
— Ты не имел права…
— Я имел полное право, поскольку я отец ребенка. И твой отец имеет право знать, что скоро станет дедушкой.
— Оливии нет дела до моих прав. — Джо проговорил это так, словно утверждал печальный, но неоспоримый факт. — Однако она всецело уважает и учитывает свои интересы.
— Черт побери, папа…
Люк чувствовал, как нарастает его раздражение, по мере того как переводил взгляд с разозленной дочери на равнодушного отца и обратно.
— Не смей так разговаривать с отцом, — резко сказал он. — Извинись немедленно.
— Не буду. Я не обязана тебе подчиняться.
Он и забыл, как очаровательна она бывает, когда сердится. Он коснулся ее плеча, и словно электрический ток пробежал по пальцам. Нет, на этот раз он не позволит желанию овладеть им.
— Верно, — согласился он, — ты не обязана подчиняться. Но с другой стороны, ты рассчитываешь выйти за меня замуж.
Оливия прищурилась, и Люк весь подобрался, понимая, что вызов принят. Они молча смотрели друг на друга, выжидая, кто первый отведет взгляд. Наконец она, по-видимому, поняла, что Люк не намерен отступать.
