Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
– И за его счет тоже. Образованный человек должен знать массу не только полезных, но и вовсе бесполезных вещей. Я думаю, по знакомству с бесполезным у нас и определяют уровень образованности!
– Парадокс в духе Уайльда! – Ирина Сергеевна была настроена скептически. – Откуда это у вас? Ведь Уайльда вы не играли!
– Зато играла Шелдона. К несчастью и счастью одновременно. Рассказывайте, – попросила Ф. Г. меня.
Я рассказал о своих поисках и впечатлениях.
– Нет, нет, сюжета не трогайте! – остановила меня она. – Содержание изложу я сама. Ирина, ты тоже, конечно, не помнишь его?
И Ф. Г. начала точь-в-точь как миссис Сэвидж. Мне показалось, что и слова были те же.
– Одна очаровательная двадцатишестилетняя дама, итальянская певица, приезжает на гастроли в Нью-Йорк. На балу с первого взгляда в нее влюбляется Том Армстронг, молодой пастор, двадцати восьми лет. Он хочет жениться на даме, но случайно узнает, что до встречи с ним у нее был любовник. Причем, как выясняется, не первый. То есть, не один. Пастор в смятении, свадьба расстраивается, певица в отчаянии рвет на себе волосы и уезжает из Нью-Йорка далеко-далеко, куда-то в Италию. Там, в одиночестве ей суждено провести остаток дней своих, покинув сцену в зените славы!..
Фаина Раневская в Баку. 1929 г.
Ф. Г. остановилась и посмотрела на нас: какой эффект произвел сюжет. Ирина Сергеевна криво улыбнулась, не выпуская изо рта папиросы:
– Я только удивляюсь вашей памяти!..
– А при чем тут это?! – отмахнулась Ф. Г. и вдруг погрустнела, – если в «Романе» есть живой характер, то это только Маргарита Каваллини. Моя первая большая роль. Я любила ее без памяти. Это как первая любовь, которую объяснить нельзя.
Ф. Г. вспомнила: репетиции с Павлой Леонтьевной продолжались более двух месяцев. Помимо всего прочего, приходилось овладевать азами актерской техники. У Ф. Г. «не шел» смех, и вот она часами сидит одна в комнате Павлы Леонтьевны «под замком» и учится смеяться. Роль написана на ломаном русском языке, и Ф. Г. берет у настоящего итальянца (нашелся такой в Ростове!) ежедневные уроки акцента!
«Роман» для Ф. Г. значил неизмеримо больше, чем проба сил. «Роман» утвердил Раневскую в желании быть актрисой.
Мумия по просьбе
Январь. Собачий холод. В редакции все озабочены: приближаются траурные дни года, который в честь столетия со дня рождения объявлен ленинским.
– Ну и что вы собираетесь давать 21 января? – спросила Ф. Г. – «Апассионата» наверняка прозвучит раз десять за день, – но не по вашему ведомству.
– У нас – стандартный набор, – ответил я. – Фрагмент из горьковского очерка, «Разговор с товарищем Лениным» Маяковского и «Ленин и печник» Твардовского.
– А нового «Служил Гаврила в Наркомпросе» никто не сочинил?
С Аркадием Райкиным, Ромой Райкиной и Павлой Вульф. Кисловодск. 1939 г.
– Новинку дадут дети – детская редакция. Корреспондент «Пионерской зорьки» разыскал старушку которая когда-то сидела на коленях у Ленина. На елке в Сокольниках.
– Не может быть! Сколько же ей лет?
– Не так уж и много – лет шестьдесят пять, не больше.
– Представляю, что она расскажет! – Ф. Г. преобразилась – сгорбилась, поджала губы, будто у нее ни одного зуба, и прошамкала: – Как сейчас помню, посадил меня Владимир Ильич на колени, крепко обнял, снял с елки пакетик и сказал: «Кушай конфетку, детка!» Все это надо назвать «Пять минут на коленях у Ленина», воспоминания.
– Я вам другое хочу рассказать, на самом деле поразившее меня, – начал я. – Неделю назад мне вручили путевку – шефская лекция на Лубянке «Новинки советского экрана». Это в клубе КГБ, рядом с гастрономом. Никогда там не был. Предъявил паспорт, выписали пропуск, провели в зал – огромный, ни одного свободного места, идет семинар пропагандистов политсети.
За кулисами встретил руководитель в чине полковника – меня передали ему из рук в руки. Он попросил:
– Рассказывайте все, не обходя острых углов, у нас народ проверенный.
Я говорил минут тридцать, показал несколько фрагментов, ответил на десяток вопросов – присылали записочки, а потом в кабинете у этого полковника, угощавшего чаем с пирожными, наивно спросил:
– Сколько же у вас пропагандистов?
– Много, – сказал он и с гордостью добавил: – В нашей организации коммунистов больше, чем во всей Москве! И все учатся в политсети.
– Безумно интересно. Не тяните. Что дальше? – торопила меня Ф. Г.
– А дальше полковник в знак благодарности за лекцию вручил мне солидный том в кожаном переплете, сказав, что в магазинах его не купить, что издание это не закрытое, но для внутреннего пользования. Том оказался подробной биографией железного Феликса, и в ней я обнаружил то, о чем нигде и никогда не читал.
Фаина Раневская. Шарж Иосифа Игина
Дзержинский возглавлял комиссию по ленинским похоронам. И, оказывается, сначала Ленина закопали в землю. Как обычно.
– Не может быть! – воскликнула Ф. Г. – Я была в ту зиму в Москве и отлично помню: сразу же плотники сколотили мавзолей – небольшой, из неструганых досок.
– Да, так, но поставили его над обычным захоронением! Я, когда прочел об этом в дареном томе, ударил себя по лбу: как же я забыл стих Веры Инбер из «Родной речи» – его мы твердили в школе?
И прежде, чем укрыть в могиле навеки от живых людей, в Колонном зале положили его на пять ночей и дней.
Как же не заметил: «в могиле», «навеки от людей укрыть» – поэты обычно не ошибаются.
– Поразительно! – Ф. Г. застыла. – Я ведь тоже читала Инбер. Она всегда искренна, хоть мастерила и «Джона Грея» с его «нет, никогда на свете, могут случиться дети» – это распевали по всем кабакам, и эти вот «пять ночей и дней».
Первый деревянный Мавзолей был возведён ко дню похорон Ленина – 27 января 1924 г.
Тут интересно другое. У Чапека есть удивительный рассказ, мой любимый. Это в пандан к наблюдательности поэтов. Там стихотворец стал свидетелем преступления: автомобиль сбил женщину и скрылся. Полицейский инспектор допрашивает поэта, пытаясь выведать детали, но тот ничего не помнит, ничего не заметил, он только написал сразу после происшествия стихи. Сейчас найду их – они очень любопытны.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
