Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Оркестром в какой-то степени можно назвать и совокупность музыкальных инструментов и их групп. Это тоже будет верно.
Но мы ведь можем сказать, к примеру, об «оркестре Бетховена». Или Вагнера. Или Равеля, Стравинского, Шостаковича. И в слове «оркестр» появляется новый семантический оттенок. И мы увидим, что одно и то же слово вмещает в себя разные звуки, стили и смыслы. Каждый музыкант, когда его зовут на программу или на запись или когда начинается новый репетиционный цикл на работе, первым делом задает вопрос: «Что играем?» Даже в тех случаях, когда новое произведение незнакомо и не играно, фамилии композитора достаточно, чтобы подсознание имеете с сознанием и опытом мгновенно сделали свои профессиональные выводы.
С Моцартом по возможности лучше не связываться, потому что он создал в музыке абсолютный идеал, который требует адекватно идеального исполнения. Ему легко: он гений, а мне что делать? Про Жоржа Бизе и Иоганна Штрауса я, например, знаю, что они оба понятия не имели, зачем им нужен второй гобой, поэтому писали ему ноты нечасто, бессистемно и не по делу. Л Дворжак, хотя тоже не по делу, зато много, сольно и очень неудобно. С Дворжаком второму гобоисту тоже лучше не связываться. А струнники при упоминании о Прокофьеве вздрагивают и сразу пытаются начать заниматься, хотя понимают, что в данном случае это почти бесполезно. Но, может, и лучше, чем ничего. А еще я знаю, что в произведениях Рихарда Штрауса всегда одновременно звучит очень много красивых мотивчиков, и каждый думает, что его мотивчик самый красивый. Поэтому, когда играешь «Тиля Уленшпигеля» или «Так говорил Заратустра», надо слушать окружающих, соображать и не показывать, как ты здорово играешь, пока не попросят. И это относится ко всем. Подобный подход вообще необходим при коллективном исполнении музыки, но в произведениях Штрауса все почему-то идут вразнос.
В искусстве, как и в науке, наслаждение кроется лишь в ощущении деталей…
В. В. Набоков
Приходит на репетицию негр-джазмен и рассказывает коллегам:
— Слушайте, мне этой ночью такой кошмар приснился! Будто я белый и играю в долю!
Как всегда, когда мы говорим о музыке, имеет смысл сесть и, как это обычно делают высшие приматы в минуты озадаченности, почесать макушку. Роденовский мыслитель — это уже вторая фаза размышлений. А начало им дает изумление перед чем-нибудь неожиданным, которое внешне выражается через почесывание макушки. Давайте поскребем ее вместе, разглядывая симфонический оркестр с еще одной позиции. С нее мы обнаруживаем, что симфонический оркестр у каждого заметного композитора звучит по-своему, и, конечно, это замыкается на стиль. Если мы сравним два произведения, написанных в одно и то же время — Шестую симфонию Чайковского и «Послеполуденный отдых фавна» Дебюсси, — то увидим два совершенно разных оркестра. В которых, между прочим, сидят одни и те же люди с одними и теми же скрипками, флейтами и прочими тромбонами. И играют они сегодня русскую классику, завтра — импрессионистов, через неделю — музыку барокко, потом концерт «3…15 теноров» (сколько набежит), который заканчивается, как это теперь принято, хоровым исполнением арии Калафа из «Турандот». А если очень повезет, то кто-нибудь еще сыграет и в халтурке на сборном концерте и каком-нибудь Главном Концертном Зале «У самовара я и моя Маша». Под фонограмму. И если музыкант хороший, а других мы в этой книге не держим, то и каждую программу он сыграет в стилистике того музыкального контекста, в который его занесла нелегкая. Музыкальность, опыт и образование подскажут ему, что Моцарта надо играть по-классицистски аккуратно и корректно, а Аранхуэзский концерт для гитары Хоакино Родриго — включив совершенно другие ассоциативные ряды. Притом что в нотах про это ничего не написано: они одинаковые, что у Баха, что у Стравинского. Просто есть некоторые каноны, традиции и стилистика.
Если вы на улицах Вены поймаете собаку, даже самую облезлую, и спросите у нее, как играют Венский вальс, то она вам ответит, что в Венском вальсе принято вторую долю играть чуть-чуть раньше, а третью — точно вовремя. В нотах про это ничего нет. Но так играли во времена Штрауса и сыновей, и эта традиция через поколения дошла до нас.
Если вам попадутся джазовые ноты, то, когда вы будете по ним играть, имейте в виду, что написанные в нотах восьмушки в джазе исполняются как триольные четверть плюс восьмушка, а нотка, приходящаяся на первую долю, исполняется чуть раньше, чем та наступает. Или что ноты, написанные выше других, играются с акцентом. Независимо от их отношения к сильным или слабым долям. Это если совсем грубо. Причем это не правила. Это ровно наоборот — я формализую реально существующие традиции.
Если вы играете классику, то вы, безусловно, в курсе того, что длинные ноты не полагается тупо гудеть, а надо их слегка прибрать на то время, пока окружающие вас люди играют музыку, то есть более короткие и информационно наполненные ноты, а конец фразы исполнить затихая. В самом общем случае.
Как сказал один мой коллега (в процессе трепа в паузах) об игре на дудуке (а он понимает, о чем говорит): «Внутри культуры надо родиться и вырасти. Тогда, может быть, что-то и получится».
А если тот, «кто родился и вырос внутри культуры», умер еще в XVI веке и оставил после себя только ноты, то и возникает масса проблем, связанных с исполнением старинной музыки, когда «порвалась цепь времен» и некому рассказать о неписаных законах и принципах ее исполнения.
И вот когда в музыкальном произведении объединяется все — и весь комплекс оркестровых тембров, и музыкальная мысль, и живое выражение стиля и формы, — тогда появляются и кошер, и фэн-шуй.
Потому что настоящий фэн-шуй — это вам не мебель двигать и не рыбок в аквариуме местами менять.
Психологический портрет оркестранта
Требуются высококвалифицированные рабы с лингвистическим, математическим образованием и навыками игры на кифаре и авлосе для работы на оливковой плантации и в частном оркестре. Вдохновенное выражение лица приветствуется.
Объявление, нацарапанное на стене Колизея
Играйте свободно, вдохновенно. Или смотрите у меня!
Напутствие дирижера перед концертом. 2000 лет спустя
Нигде так не смеются, как в реанимационном отделении.
Валерий Попов, писатель
Вот скажите мне, пожалуйста, где вы найдете такую тонкую и внутренне противоречивую натуру, как оркестровый музыкант? Человек с трепетной, возвышенной душой и специфическим юмором санитара из морга? Конечно, что-то общее есть. Лозунгом оперного театра вполне может быть: «Ни дня без покойника». Ну, может, у нас духовности чуть поболе будет. И то не факт. Не нам судить о духовности, а нашим клиентам. То есть публике. А с другой стороны, ей наша духовность до лампочки. У нее своя имеется. А кроме того, постоянное существование рядом с прекрасным почти неизбежно ведет к естественному цинизму.
Где еще, кроме оркестровой курилки, можно одновременно услышать критический анализ концерта Венского филармонического, показанного накануне по каналу «Культура», и краткое, но исчерпывающее изложение «Марии Стюарт» Доницетти в стилистике: «Ну там две бабы сцепились из-за тенора, и одна другой отрубила голову».
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
