— Позже, — отвечает он. — Сначала подготовим скрадок на глухарином току, пока еще не стемнело.
А чего она так пялилась?
Филип неутомим. Пешая прогулка затянулась дольше, чем он рассчитывал. Филип принимает решение разделить нашу группу, берет с собой Манни и уходит ставить скрадок на глухарином току. Последнее, что я слышу, — это отрыжка Манни, и их с Филипом поглотил лес.
— О’кей, — говорит Туве и осматривается. — Установим навес здесь, сложим туда рюкзаки.
Я получаю задание найти длинные жерди. Это трудно, поскольку уже стемнело, и я спотыкаюсь о камни и корни. Я нахожу лишь длинную кривую ветку.
— Поищи внизу, — говорит Туве. — Только возьми фонарик.
Они с Пией-Марией складывают в штабеля кучки сухих веток, срубленных под густыми нижними лапами елей.
Я на ощупь спускаюсь по склону и на свое счастье нахожу несколько сухих стволов, стоящих, как белые скелеты, на краю болота. Я бросаюсь к ним, сваливаю, беру по стволу под мышку и волоку их на гору.
Туве осматривает мою добычу и кивает.
— Туда, — показывает она. — Подержи их, а я найду веревку.
Она привязывает стволы к двум елям, стоящим рядом. Когда все готово, прикрепляет мою кривую ветку между ними, а между стволами — еще несколько еловых веток.
Туве работает быстро и уверенно, мне ясно, что она делает это не в первый раз. Она осматривает результат своей работы со всех сторон.
Я помогаю Пии-Марии уложить еловые лапы на крышу. Теми, что остались, мы выстилаем пол. Навес выглядит уютным. Мне захотелось забраться внутрь.
— Глянь, какое у него пиво! — говорит Пия-Мария, стоя над рюкзаком Манни.
Она достает банку, садится под навесом и открывает ее. Сделав несколько глотков, она передает пиво Туве, а та — мне. Сначала я качаю головой, но потом решаю, что несколько глотков пива не повредят, беру банку и пью.
Покончив с пивом, я опускаюсь на постель из еловых лап. Пахнет Рождеством. Я чувствую, что вот-вот усну, и спрашиваю у Туве, который сейчас час.
— Понятия не имею, никогда не беру в лес часы.
Пия-Мария интересуется, уж не собираюсь ли я посмотреть телевизор, и говорит, что время здесь не играет никакой роли. Все равно темно, хоть глаз выколи.
— Здесь только два обозначения времени, — говорит Туве. — Ноль — для темноты и единица — для света. Сейчас ноль.
Я смеюсь.
— Ноль так ноль, — соглашаюсь я. — Мне просто интересно, не пора ли Филипу с Манни вернуться. Они задерживаются.
— Вдруг они заблудились? — спрашивает Пия-Мария и смеется. — Что нам тогда делать? Я никогда не найду обратную дорогу.
— Филип не заблудится, — отвечаю я.
— Может, с Манни что-нибудь случилось? Вдруг он упал в яму и сломал ногу?
— Да ну вас, — говорит Туве. — Придут, когда захотят.
Мы лежим и молчим.
— Черт, еще хочу пива, — вдруг говорит Пия-Мария и ползет к рюкзаку Манни.
Я слышу, как меняется ее голос, и вспоминаю случай в «Макдоналдсе». Была пятница, праздничный вечер, люди входили и выходили непрерывным потоком, некоторые были пьяны. У Манни было пятьсот крон, он угостил нас всех бигмаками, Пия-Мария предпочитала ходить в «Макгарден». Она как следует там запаслась. Внезапно Пия-Мария поднялась и подошла к соседнему столику.
— Ты чего уставилась?! — крикнула она девушке с длинными рыжими волосами.
Девушка изумленно посмотрела на нее. Она ничего не понимала.
Сначала она не нашлась, что ответить. Потом сказала:
— Может, я смотрю…
Пия-Мария перебила ее:
— Да кем ты себя возомнила?!
Тут она ударила девушку по лицу. Не кулаком, а ладонью. Удар бы совершенно неожиданным. Послышался звонкий шлепок. Пия-Мария развернулась и пошла к нам. Посетители за ближайшими столиками видели, что произошло. Они смотрели на нас, на Пию-Марию. Обсуждали нас. Но никто ничего не сделал. Девушка с рыжими волосами неподвижно сидела, уткнув лицо в ладони. Кажется, она плакала. В остальном словно ничего не случилось.
Манни расхохотался. Он смотрел на Пию-Марию. Рассматривал ее так же, как и меня иногда, словно что-то в ней выискивая.
— Она же так нагло пялилась, — сказала Пия-Мария.
Летчик и май
Где-то рядом начинает ухать сова. Я вздрагиваю от неожиданности. Мы затаиваем дыхание. Лежим неподвижно. Снова крик совы.
— Это мохнатый сыч, — шепчет Туве.
Я киваю самому себе. Ищу на ощупь руку Туве, нахожу и накрываю своей ладонью. Наклоняюсь к ее лицу. Чувствую слабый запах пива.
— Как это красиво, — шепчу я как можно тише.
Не знаю, долго ли уже ухает сыч. Время словно потеряло свое значение, точно как говорила Туве. Темно. Нулевое время. Может, это из-за пива. Я чувствую, что мне уже все безразлично. Я слушаю уханье, доносящееся из тихого леса, и наконец словно перестаю слышать. Звук остается где-то на краю сознания. Думаю что Филип и Манни придут, когда захотят. Филип всегда все делает по-своему.
Я вспоминаю, как впервые побывал у него дома. Сначала я решил, что ошибся адресом. Все вещи было такими изящными, подобранными со вкусом Дом Филипа значительно превосходил размерами наш дом рядной застройки и был в чем-то независимее.
Открыла его мама. Ее звали Май, и она очень мило улыбнулась мне. Позже я заметил, что она была весьма любезной дамой. Преувеличенно любезной. Я привык к разному обращению. Я привык, что со мной могут обращаться почти как угодно. Но мама Филипа была особенной. В этой любезности словно не было ее самой. Она разговаривала с Филипом или со мной так, словно мы существа иного масштаба.
Май работала на дому, поэтому она исчезла в комнате, где я заметил компьютер и множество книг. Я решил, что она писательница, но Филин объяснил, что его мама переводчица. Переводит книги с немецкого языка. Он показал мне несколько книжных полок в гостиной с книгами о комнатных растениях, дизайне интерьера и редактуре художественной литературы.
Папа Филипа — командир самолета, он работал не в Скандинавском авиационном концерне, а в небольшой фирме «Аэрбизз», обслуживающей разные предприятия. В тот вечер он вернулся домой поздно. Мы расстелили на кухонном столе карты и съели целый пакет сухариков с сыром, разумеется, накрошив где только можно.
Сначала я не понял, кем был отец Филипа, поскольку он выглядел немного старше. Может, из-за одежды. На нем была черно-голубая куртка и фуражка, как у водителя автобуса. Филип чуть не умер со смеху, когда я рассказал ему о своих догадках.
Папа Филипа выглядел значительно старше Джима. Позже я заметил, что и Май старше, чем Кристин. Но не это бросалось в глаза. Ее выдавала манера вести себя, отношение ее и Летчика друг к другу. Они были такие вежливые, такие предупредительные. Как в старом шведском фильме.
