Но Бодлерам не суждено было узнать, какой пример собирался привести Хэл, — его прервал, голос, шедший из динамика. «Внимание!» — произнес голос, и дети повернули головы к маленькому квадратному ящичку. — «Внимание! Внимание!»
Трое детей, испуганные и потрясенные, уставились друг на друга, а потом на стену, где висел динамик. Это не был голос Бэбс. Он был неясный и к тому же скрипучий, но он не был голосом Зава Человеческими Ресурсами. Этот голос Бодлеры слышали везде, где бы ни оказывались, независимо от того, где они жили и кто пытался их защитить. И хотя дети слышали его много-много раз, они все равно не могли привыкнуть к его издевательским интонациям. Казалось, будто обладатель голоса рассказывает шутку, последняя реплика в которой до ужаса жестока. «Внимание!» — произнес тот же голос, но сиротам не нужно было напоминать о внимании, когда они слышали гадкий голос Графа Олафа.
— Бэбс ушла в отставку, — сказал голос, и дети так и видели перед собой бессердечную улыбку, какая всегда появлялась на лице Олафа, когда он лгал. — Она решила заняться спортивными прыжками и начала с прыжков из окон. Меня зовут Маттатиас, и теперь я тут босс и Зав Человеческими Ресурсами. Я провожу полную ревизию всех до единого служащих больницы и начинаю прямо сейчас. На этом все.
— Ревизия! — хмыкнул Хэл, доедая сливу. — Чепуха какая. Лучше бы закончили строить другую половину здания, чем зря время на ревизии тратить.
— В чем состоит ревизия? — спросила Вайолет.
— Да являются и разглядывают вас, — пренебрежительно сказал Хэл и отправился назад в Хранилище. — Давайте-ка вернемся к работе. Надо расставить уйму информации.
— Сейчас идем, — пообещал Клаус. — Я еще не кончил есть яблоко.
— Хорошо, только поскорей.
Как только Хэл покинул комнату, Бодлеры с тревогой и испугом воззрились друг на друга.
— Он снова нас разыскал, — тихонько, чтобы не расслышал Хэл, произнесла Вайолет. Она почти не слышала своих слов, так громко стучало у нее от страха сердце.
— Видимо, он знает, что мы здесь, — согласился Клаус. — Поэтому и проводит ревизию — чтобы нас найти и захватить.
— Сказать! — выпалила Солнышко.
— Кому же мы скажем? — отозвался Клаус. — Все считают, что Графа Олафа нет в живых. Они не поверят трем детям, если те заявят, что он замаскировался Маттатиасом, новым Завом Человеческими Ресурсами.
— В особенности если их фотографии помещены на первой странице «Дейли пунктилио» и к тому же они разыскиваются за убийство, — добавила Вайолет. — Нет, наш единственный шанс — раздобыть сникетовское досье и посмотреть, нет ли там фактов, позволяющих привлечь Олафа к суду.
— Но бумаги из Хранилища выносить нельзя, — напомнил Клаус.
— Значит, мы их прочтем прямо здесь.
— Это легче сказать, чем сделать, — заметил Клаус. — Мы даже не знаем, под какой буквой его искать, а Хэл будет с нами весь день.
— Ночь! — выпалила Солнышко.
— Правильно, Солнышко, — похвалила ее Вайолет. — Хэл проводит тут весь день, но на ночь уходит домой. Когда стемнеет, мы прокрадемся сюда из недостроенного крыла. Это единственный способ раздобыть досье.
— Ты кое-что забываешь, — остановил ее Клаус. — Хранилище Документов на ночь закрывается крепко-накрепко. Хэл, как ты помнишь, сам запирает все шкафы.
— Я об этом не подумала, — призналась Вайолет. — Одну отмычку я могу изобрести, но не уверена, что у меня хватит времени изобрести отмычки ко всем шкафам.
— Дишью! — проговорила Солнышко, желая сказать нечто вроде «А у меня уходит несколько часов на то, чтобы открыть зубами один шкаф!»
— Без ключей нам документа не добыть, — подытожил Клаус, — а без него не победить Графа Олафа. Что же нам делать?
Дети вздохнули и глубоко задумались, глядя прямо перед собой. И пока они так глядели, они увидели предмет, который подал им идею. Предмет был маленький, круглый, с яркой блестящей кожицей, и дети поняли, что это хурма. Но они знали: если у кого-то зрение уже не то, что прежде, он может принять хурму за сливу. Бодлеровские сироты сидели и смотрели на хурму, и у них созревал план, как обмануть кое-кого, чтобы он принял одну вещь за другую.
Глава шестая
Это не рассказ о Лемони Сникете. Бессмысленно рассказывать сникетовскую историю, поскольку происходило все очень давно и никто уже не может ничего изменить. Поэтому единственной причиной моих, я бы сказал, записей на полях может служить желание сделать книгу еще более невыносимой, жуткой и неправдоподобной, чем она уже есть. Нет, это рассказ о Вайолет, Клаусе и Солнышке Бодлер и о том, как они нашли кое-что в больничном Хранилище Документов, что полностью перевернуло их жизнь и до сих пор вызывает у меня мурашки, когда я остаюсь ночью один ТОЧКА. Но если бы в книге речь шла обо мне, а не о трех детях, которым скоро встретится некто, кого они надеялись больше никогда не видеть, я бы задержался на минуту и поведал вам о поступке, совершенном мною много лет назад, но до сих пор тревожащем мою совесть. Сделать это было необходимо, но это был некрасивый поступок, и даже теперь, стоит мне только вспомнить о нем, внутри у меня все сжимается от стыда. Я могу в этот момент чем-то наслаждаться — гулять по верхней палубе судна, или любоваться в телескоп северным сиянием (aurora borealis), или входить в книжный магазин и ставить написанные мною книжки на самую верхнюю полку, чтобы никто не соблазнился купить и прочесть их, — но неожиданно я вспоминаю о том давнем поступке и задаю себе вопрос: «Было ли это действительно необходимо? Было ли абсолютно необходимо красть у Эсме Скволор сахарницу?»
Похожие муки совести испытывали и бодлеровские сироты в тот вечер, когда заканчивали дневную работу в Хранилище. Каждый раз, как Вайолет ставила какой-то документ на соответствующее место, она трогала свою ленту в кармане и ощущала трепет в желудке при мысли о том, что затевают они с братом и сестрой. Клаус вынимал стопку бумаг из корзины, стоявшей перед лотком, по которому поступала информация, но вместо того чтобы снять скрепки и положить их в чашечку, он сжимал их в руке, ощущая трепет в желудке при мысли о штуке, которую он и сестры собираются сыграть с Хэлом. Едва Хэл поворачивался к детям спиной, Клаус передавал скрепки Солнышку. Младшая из Бодлеров тоже начинала ощущать трепет при мысли о нечестном способе, с помощью которого они собирались возвратиться в Хранилище ночью. К тому времени как Хэл начал запирать на ночь шкафы ключами, висевшими у него на длинной петле, у троих Бодлеров уже накопилось в желудке столько трепета, что им впору было бы участвовать в Фестивале Трепетных Желудков, если бы таковой состоялся в округе в тот день.
— Абсолютно необходимо это делать? — тихо спросила Вайолет, обращаясь к Клаусу, когда все трое выходили вслед за Хэлом из Хранилища в проходную комнату. Вайолет достала из кармана ленту и хорошенько разгладила ее, чтобы не было узлов. — Это некрасивый поступок.
— Знаю, — ответил Клаус и протянул руку, чтобы Солнышко отдала ему скрепки. — У меня в желудке все дрожит, когда я думаю об этом. Но это единственный способ заполучить досье.
