— Да, особенно Ксалия.
— О! Удивительно, как такая жестокая проза могла понравиться столь утонченной девушке. — Это была лесть, причем очень незамысловатая.
— Двор Аксеками не менее жесток, чем те сцены битв, которые описывал Ксалий. Только раны наносят там более изящно, и они дольше гноятся.
Чиен криво усмехнулся и взял со стола кусочек какого-то фрукта. Мисани воспользовалась паузой, чтобы перехватить инициативу:
— Я знаю, что вы, занимая такое положение, могли бы оказать мне услугу.
Чиен медленно прожевал. Проглотил. Мисани ждала. Теплый бриз шевелил складки ее платья.
— Продолжайте.
— Мне нужно вернуться в Сарамир.
— Когда?
— Чем скорее, тем лучше.
— Госпожа Мисани, вы ведь только что приплыли в Кайсант. Вам здесь не понравилось?
Мисани не удивилась. Чиен, конечно, просматривал регистрационные журналы в порту, что несложно для человека с такими связями. Она только надеялась, что за океаном у него таких тесных связей нет.
— Кайсант — замечательное место, — ответила девушка, уходя от сути заданного вопроса. — Очень живописное и бойкое.
Торговец задержал на ней внимательный, изучающий взгляд. Давить, требуя объяснения, было бы грубостью. Лицо гостьи оставалось бесстрастным. Пауза затянулась. Чиен оценивал ее, и Мисани это знала. Но догадывался ли он об истинном положении дел?
Отношения Мисани с родом Колай можно было в лучшем случае назвать натянутыми. Официально она все еще являлась членом семьи, однако Колай стыдились своей своенравной дочери, и она могла повредить их экономическим интересам. Ее предательство тщательно скрывали. Сплетни неизбежно расползались, однако только немногие знали правду о случившемся.
Официальная версия гласила, что Мисани отправилась на восток и там, по ту сторону гор, укрепляет интересы дома Колай. На самом же деле с того момента, как она покинула семью, отец объявил на нее безжалостную охоту. В том, какая судьба ждет ее в случае возвращения домой, сомневаться не приходилось. Мисани станет узницей в своем собственном поместье и будет обязана внешне поддерживать дом Колай, а главное — подтверждать ту ложь, которую распространили родители после того, как дочь навлекла на них позор. Потом, скорее всего, ее тихо убьют.
Сейчас она блефовала, выдавая себя за послушную дочь, представлявшую в далекой Охамбе интересы своей семьи. И подозревала, что Чиен это знает. Оставалась надежда, что он ничего не знал наверняка и не имел доступа к источникам, которые могли бы разоблачить ее. Однако в его поведении было что-то странное, и Мисани не верила ему ни на йоту. Ее могущественный отец останется в большом долгу перед человеком, который вернет домой мятежную дочь.
— Как скоро вы намерены отплыть? — в конце концов спросил Чиен.
— Завтра, — ответила Мисани. В действительности она не представляла, насколько срочным будет отъезд, но когда заключаешь сделку, всегда лучше демонстрировать определенность.
— Завтра? — переспросил Чиен.
— Это можно устроить?
— Возможно. — Чиен старался выиграть время на размышление. Он взглянул на лагуну. На солнце его грубые черты казались особенно резкими. Оценивает последствия. — Это будет дорого мне стоить. Неиспользованное место под груз… Нет, три дня — лучшее, что я могу вам предложить.
— Меня устроит. Я возмещу ваши расходы. И буду вам чрезвычайно признательна. — Очень удобная фраза. В подтексте — благодарность одного из самых влиятельных на море семейств. На деле же — всего лишь обещание расплатиться. У Мисани были деньги: Либера Драмах не скупилась на то, чтобы вернуть своего агента. Однако она могла дать только то, что имела сама, а для человека вроде Чиена это было пустяком. Мисани обманывала его, и ложь давалась ей тяжело.
— У меня есть другое предложение. Вы очень добры, предлагая возместить убытки, но на родине у нас столько дел… Речь не о деньгах. Я бы не хотел, чтобы столь влиятельная семья, как ваша, была у меня в долгу. Вместо этого я решусь попросить вас кое о чем.
Мисани ждала, с тяжелым сердцем понимая, что не может отказаться и что Чиен без зазрения совести пользуется ее положением.
А потом пошел дождь.
Влажность росла и росла, облака заволокли небо, и после полудня небо как будто прорвало. Толстые листья дрожали, когда крупные капли барабанили по ним. Грязь ручьями текла между корней деревьев. Дождевые струи скатывались с крон и образовывали маленькие водопадики, от которых во все стороны летели брызги. Громкий шум ливня заглушал даже крики животных.
Саран, Тсата и Кайку тащились сквозь подлесок. Они вымокли до нитки и шли, согнувшись под гваттами, зелеными накидками с капюшонами, сотканными из природного волокна. Накидки могли бы защитить их от слабого дождика, но под натиском ливня доказали свою непрактичность. Провожатая дала Кайку гватту перед выходом. Девушка несла ее свернутой и притороченной к сумке. У мужчин были свои. Идти в джунгли без гватты было бы глупостью.
Из-за дождя двигались еще медленнее. Кайку все время спотыкалась. Ей едва хватало сил, чтобы передвигать ноги. Спать не ложились, привал не устраивали, шли всю ночь. В обычных условиях это показалось бы Кайку невозможным. Месяц бездействия на «Сердце Ассантуа», рана в боку, слабость после выброса каны — все это сказалось на ее выносливости не лучшим образом. Но об отдыхе не могло быть и речи, а гордость не позволяла жаловаться. Остальные замедлили шаг, но не сильно. Кайку с трудом держалась на ногах. Она предоставила Сарану и Тсате заботиться о преследователе. Без сна кана не смогла восстановиться. Чувства притупились. Девушка утешала себя тем, что ее спутники могут смотреть по сторонам за троих.
Кайку переживала за судьбу провожатой. Ее печалило то, что ткиурати не назвала своего имени. Сарамирский ритуал предписывал называть мертвых по именам перед Нокту, женой Омехи, чтобы она смогла вписать их в свою книгу и рассказать мужу об их великих делах — или отсутствии таковых, — когда они предстанут перед ним в надежде войти в Золотое Царство. Хотя провожатая, похоже, ни во что не верила, Кайку беспокоилась за нее.
Саран и Тсата тихо перекидывались фразами и обследовали джунгли, держа винтовки наготове. Оружие завернули в плотную ткань и полоски кожи, чтобы сохранить порох в пороховницах сухим. Ливень смывал следы и должен был сильно помешать преследователю, однако Саран и Тсата не ослабляли бдительности. Несмотря на предостережения Сарана, Кайку твердо верила, что испепелила убийцу в Айт Птакате. Шпион же полагал, что магкриин все еще охотится за ними, и его способности следопыта сверхъестественны.
Кайку мучило любопытство: почему так важен этот человек, что он знает, ради чего она рисковала жизнью? Ее раздражало, что до сих пор никто так и не удосужился дать ей ответы на эти вопросы. Разумеется, Саран шпион, и Кайку не ожидала, что он вот так запросто откроет все свои тайны. Но ее возмущало то, что она оказалась втянутой в подобную историю, историю очень опасную, не зная ничего.
