– У меня есть последние данные о численности населения.Похоже, оно приближается к Критической Точке – той, что никогда не наступает.Хочешь взглянуть на них?
– Нет. Я в этом не нуждаюсь. Что бы там ни было, тыправ.
– Ты чувствуешь это в приливах и отливах Энергий?Фрамин кивает.
– Дай-ка мне сигарету, – говорит Мадрак. Фраминщелкает пальцами и извлекает зажженную сигарету из воздуха.
– В этот раз будет нечто особенное, не просто отливволны Жизни. Боюсь, идет взрывная волна.
– И что станет с этим миром?
– Я не знаю, Мадрак. Но уйду, как только буду знать.
– О?! Когда же?
– Завтра вечером, хотя бы для этого пришлось сновасыграть с Черной Волной. Мне лучше не откладывая удовлетворить свою тягу ксмерти, предпочтительно, не покидая собственной пентаграммы.
– Кто-нибудь еще остается здесь?
– Нет. На Блисе всего двое бессмертных.
– Ты откроешь мне выход, когда будешь уходить?
– Конечно.
– Тогда я, пожалуй, задержусь на ярмарке до завтрашнеговечера.
– На твоем месте я бы не медлил. Ничего хорошего этотмир не ждет. Если хочешь, я могу открыть выход прямо сейчас. – Фраминвновь щелкает пальцами и извлекает сигарету для себя. Потом замечает передсобой наполненный стакан и неторопливо осушает его. – Мудрее всегоотправиться немедленно, – рассуждает он, – но мудрость есть следствиезнания; а знание, откровенно говоря, есть следствие неразумных деяний. Поэтомучтобы умножить свои знания и стать мудрее, я тоже останусь еще на день.
– Значит, нечто особенное произойдет именно завтра?
– Да. Взрывная волна. Я чувствую приближение Энергий.Недавно было какое-то движение в том великом Доме, куда в конце концов уходитвсе живущее.
– Тогда мне тоже не помешает приобщиться к этомузнанию, – усмехается Мадрак, – тем более, что всякое движение в томДоме задевает моего бывшего хозяина, Который-был-Тысячей.
– Ты цепляешься за обветшавшую преданность, могучий.
– Возможно. А тебе это на что? Зачем тебе множить своюмудрость такой ценой, Ангел?
– Мудрость самоценна. К тому же подобные вещи могутстать источником великой поэзии.
– Если смерть есть источник великой поэзии, то япредпочитаю бездарную. Кстати, о таких изменениях на Средних Мирах неплохо быизвестить Принца…
– Я пью за твою преданность, могучий, однако согласись,наш бывший господин тоже приложил руку к теперешнему беспорядку.
– Твои мысли на сей счет мне известны. Поэт делаетглоток и вдруг опускает стакан. Глаза его теперь заполняет один цвет, –зеленый. Черные точки зрачков и белки растворяются, исчезают, глаза становятсябледными изумрудами, и в каждом живет желтая искра.
– Я предрекаю как провидец и маг, – начинает онотрешенным и невыразительным голосом, – что сейчас на Блис явилось то, чтопредвещает хаос. Мне ведомо также, что к Блису приближается и нечто иное, ибо яслышу беззвучный топот копыт во тьме и вижу того, кто невидим в своемнадзвездном беге. Мы и сами можем быть втянуты в то, что произойдет здесь,хотим мы того или нет.
– Где? И как?
– Здесь. И нет в этом ни жизни, ни чести.
– Аминь, – заключает Мадрак. Зеленобородый магскрежещет зубами: – …И суждено нам быть тому свидетелями… – глаза еговспыхивают адским блеском, а костяшки пальцев белеют на черной трости ссеребряным набалдашником.
* * *
…Евнух, жрец высшей касты, ставит тонкие свечи перед паройстарых сандалий.
…Пес терзает грязную перчатку, видевшую много лучшихстолетий.
…Слепые Нерпы бьют по крошечной серебряной наковальне деревяннымимолоточками пальцев. На металле лежит полоса голубого света.
* * *
Зеркало оживает туманными образами, рожденными пустотой.
Оно висит в комнате, где никогда не было мебели, висит настене, покрытой темными гобеленами, и перед ним – Огненная Ведьма.
Смотреть в зеркало – все равно что разглядывать сквозьстекло комнату, полную розовой паутины, колеблемой порывами ветра.
Фамильяр сидит на ее правом плече, и безволосый хвостсвешивается ей на грудь. Она гладит его, и он виляет хвостом.
Ведьма улыбается, и паутина медленно тает под ее взглядом.Холодные огни прыгают вокруг нее, не рассеивая темноты.
Затем паутина исчезает, и она видит Блис. Но среди всехкрасок и движения Блиса она видит лишь обнаженного до пояса человека, стоящегов центре небольшой площадки, окруженной людьми.
У него широкие плечи, а руки вздуваются буграми мускулов подбледной кожей. Он бос, и ноги его облегают черные брюки. В его волосах цветасырого песка играет солнечный луч, дробясь тысячами ослепительных искр. Талиюохватывает широкий пояс из темной кожи, утыканный отточенными шипами. Взглядего желтых глаз неподвижен и устремлен на бородатого человека, корчащегося уего ног.
Тот, кто лежит перед ним, тяжел и грузен, но сейчас похож нараздавленное насекомое. Он пытается приподняться на одной руке, и его спутаннаяборода метет пыль. Он свирепо смотрит вверх, и губы его беззвучно шевелятся.
Человек с желтыми глазами делает небрежное движение ногой,выбивая из-под него руку. Бородач падает лицом вниз и больше не движется.Минутой позже его уносят. – Кто? – пищит фамильяр.
Огненная Ведьма не отвечает и смотрит в зеркало. В кругвходит четырехрукий человек, ступни его узловатых ног перекручены иоканчиваются как бы еще одной парой ладоней. Он лыс и весь блестит, словнооблитый маслом, и когда он подходит к своему противнику, мгновенно опускаетсяна четвереньки, так что нижняя пара его рук упирается в землю. Откидываясьназад, он словно выворачивается наизнанку, и теперь на площадке изготовилась кпрыжку огромная лоснящаяся лягушка.
Он н прыгает как лягушка, но его раскоряченные руки ловятпустоту, и в этой пустоте его встречают два быстрых удара ребром ладони – пошее и под живот, подталкивающих и разворачивающих его. Он пролетает дальше,кувыркаясь в воздухе – голова, руки, пятки, но упав, припадает к земле, бокаего вздымаются и опадают, и он прыгает вновь.
В этот раз противник хватает его за лодыжки и держит вверхногами на вытянутых руках.
