Говорил Бабур четко и твердо, слова его отдавались эхом от каменных стен. Эту речь он отрепетировал заранее с помощью Вазир-хана.
Ответом ему было молчание. Уверенность Бабура поколебалась, он ощутил внезапную пустоту в животе. Конечно, при необходимости он мог призвать на помощь Вазир-хана, чей авторитет и холодная рассудительность должны были повлиять на вождей, однако молодой эмир предпочел справиться самостоятельно. Он должен быть сильным…
Постаравшись придать голосу уверенное звучание, он продолжил:
— Нам надлежит действовать без промедления. Если мы ничего не предпримем, еще до следующего полнолуния войска Самарканда будут стоять у наших ворот.
— Что предлагает твое величество?
Али Мазид-бек поднял голову и взглянул Бабуру прямо в глаза. То был один из самых преданных отцовских сподвижников, и Бабур был благодарен за поддержку, которую прочел во взгляде раскосого вождя.
— Войска противника двинутся из Самарканда на восток вдоль реки Зарафшан. Нам следует двинуться в обход и ударить по ним за горами, с севера. Такая атака будет для них полной неожиданностью. Мы покажем моему дядюшке, что Фергана достаточно сильна, чтобы постоять за себя.
Этот план был разработан и предложен Вазир-ханом, но Бабур, несмотря на неопытность, сразу понял, что план хорош.
Али Мазид-бек задумчиво кивнул:
— Ты прав, повелитель. Им и в голову не придет остерегаться удара с севера.
— Мы можем отбить нападение твоего дяди. Это возможно, по крайней мере, на некоторое время. Но что мы будем делать, когда нагрянет — а он нагрянет, — Шейбани-хан? — тихо спросил Тамбал.
В отличие от Али Мазид-бека, он отводил глаза, стараясь не встречаться с Бабуром взглядом.
Бабур сразу ощутил общее беспокойство, вызванное словами Тамбала. Узбекские племена издавна тревожили владения Тимуридов, совершая из северных степей стремительные, опустошительные набеги. Но недавно объединившись под властью нового вождя, Шейбани-хана, они перестали довольствоваться грабежом и теперь грезили о захвате Ферганы, благо обстоятельства, похоже, тому благоприятствовали.
— Всему свой черед, — указал Бабур. — Придет время, разберемся и с узбекской нечистью.
— Но нам необходимы союзники. Ни Фергане, ни любому другому владению наследников Тимура в одиночку не устоять. Узбеки перебьют нас поодиночке, как лис, откусывающий головы курам, неспособным объединиться для отпора, — гнул свое Тамбал.
— Спору нет, союзники нужны, но мы должны искать их как свободные люди, а не насмерть перепуганные рабы, которым нужен хозяин, — указал Бабур.
— Бывает, что раб переживает свободного человека, а когда приходит пора, может и выкупить свою свободу. Если мы примем покровительство твоего дяди, то можем наплевать на узбеков, а когда голова Шейбани слетит с плеч и, набитая соломой, станет украшением гарема, можно будет и снова подумать о независимости Ферганы.
По помещению прокатился приглушенный гомон, и теперь наконец Тамбал взглянул Бабуру в глаза. Лицо его было мрачным, но легкий изгиб губ показывал, что он доволен произведенным его словами эффектом.
Неожиданно Бабур встал, втайне радуясь тому, что маленькая ступенька под троном зрительно делает его выше.
— Довольно! Прежде всего мы отвадим от наших рубежей дядюшкиных вояк, а уж потом, с позиции силы, поищем себе союзников. И решать, с кем вступать в союз, буду я!
Вожди в свою очередь вскочили на ноги — было немыслимо сидеть, когда стоит повелитель, вне зависимости от того, что за мысли таились в их головах. Даже самые свирепые и могучие степные воины подчинялись придворному этикету.
— Мы выступаем через четыре дня. Приказываю вам прибыть сюда со всеми своими людьми. И пусть они будут готовы к бою.
Почувствовав, что на этом лучше закончить, Бабур повернулся и покинул зал, сопровождаемый визирем и Вазир-ханом.
— Ты поступил правильно, повелитель, не допустив дальнейших споров, — промолвил Вазир-хан, едва за ними закрылась дверь.
— А вот я в этом не уверен. Нам придется ждать четыре дня, прежде чем мы увидим, кто откликнется на мой призыв. Возможно, некоторые из них уже шлют гонцов в Самарканд к дядюшке, благо в его власти наградить их более щедро, чем я.
Голова Бабура раскалывалась, он чувствовал себя смертельно усталым.
— Они явятся, повелитель, — прозвучал голос Касима. Это удивило Бабура, потому что визирь вообще редко заговаривал первым. — Хутба с твоим именем была прочтена всего четыре недели назад, и вожди опозорили бы себя в глазах своих кланов, отвернувшись от тебя так скоро и не дав тебе возможности проявить себя в бою. А сейчас, повелитель, если у тебя нет больше для меня приказов, я вернусь к своим обязанностям.
Визирь поклонился и поспешил прочь по коридору.
— Надеюсь, он прав, — пробормотал Бабур и вдруг, дав волю гневу, ударил ногой по стене. Причем не единожды, а дважды. Потом, увидев удивление на лице Вазир-хана, юный эмир опомнился и слегка улыбнулся: пусть ненадолго, но ему все-таки полегчало.
По приближении Бабура к женской половине служанки устремились вперед, оповестить гарем о прибытии владыки. Как это отличалось от еще недавних дней, когда он, беззаботный мальчишка, носился по этим коридорам и врывался в женские покои, так что, даже гладя сына по голове, матушка укоряла его за неподобающее поведение. Ныне ни о чем подобном не могло быть и речи.
Едва оказавшись на подобной сотам из-за множества комнат территории, он приметил быстрый взгляд темных глаз, уловил блеск золотого браслета на стройной лодыжке и вдохнул запах мускуса и сандала. Бабур еще не познал женщины, однако, как бы ни был он юн, красавицы уже старались привлечь его взгляд — даже Фарида, юная вдова Квамбара-Али, которую его мать взяла жить в гарем из сострадания. Женщина хоть и выдерживала траур, но, это от него не укрылось, украдкой поглядывала на Бабура, да и не она одна: он часто ловил на себе дерзкие, призывные женские взгляды.
Его мать лежала там, где он ее и оставил, но сейчас, по крайней мере, заснула. Его сестра Ханзада сидела, поджав колени к подбородку, в углу комнаты и рассеянно играла с ручным мангустом, легонько подергивая окрашенными хной руками за золотую цепочку, крепившуюся к усыпанному бирюзой ошейнику на шее зверька. При виде брата девушка вскочила.
— Ну? — спросила она нетерпеливо, но тихо, чтобы не разбудить Кутлуг-Нигор.
— Посмотрим. Я отдал приказ выступать через четыре дня. Как матушка?
Ханзада нахмурилась.
— Она и слушать никого не желает: твердит, что наш дядя захватит трон, а тебя убьет. Говорит, он хвастался, что Фергана будет славным дополнением к его владениям. Ее послушать, так он всегда презирал нас и в то же время хотел прибрать к рукам. Поэтому отцу порой приходилось устраивать пограничные стычки: из гордости, чтобы показать, что он не боится.
