В этом заявлении видна только политическая заинтересованность Запада, что подчеркивается ссылкой на "мировое сообщество", ибо трудно предположить, что один из его подписантов, историк Ю. Афанасьев, мог не знать, что мировое сообщество признает такой способ решения территориальных проблем, как референдум, в ходе которого население спорных областей высказывает свою волю и желание присоединиться к той или иной стране. Так решался вопрос о государственной принадлежности Триеста, Саарской области и др. после Второй мировой войны. Этот метод гораздо гуманнее и справедливее с правовой точки зрения, чем силовое закрепление несправедливых, произвольных границ.
Как бы там ни было, но Б. Ельцин дрогнул и сломался под этим скоординированным нажимом со всех сторон. Он дал указание А. Руцкому, вице-президенту России, срочно выехать в Киев и там в беседах с Кравчуком снять возникшую напряженность, дезавуировав слова своего пресс-секретаря П. Вощанова.
Неменьшее политическое противодействие получили заявления Геннадия Бурбулиса (он из третьесортного партийного порученца при Свердловском обкоме партии превратился к осени 1991 года в "серого кардинала" при Ельцине, самого влиятельного распорядителя государственными делами России), о том, что, дескать, Россия считает себя правопреемницей бывшего Советского Союза. Эти слова были расценены как проявление традиционных имперских амбиций. Каждая республика претендовала на свою долю не только общесоюзного имущества, но и силового компонента и политического авторитета. Дело осложнялось тем, что ядерное оружие находилось на территории четырех бывших республик - РСФСР, Украины, Белоруссии и Казахстана. Примечательно, что на Западе претензии России на правопреемство не встретили столь резкого отторжения, как попытки пересмотреть границы с бывшими союзными республиками. Это объяснялось тем, что США и их союзники были крайне обеспокоены самим фактом возможного появления в мире сразу трех новых ядерных держав, между которыми могли возникнуть острые конфликты, вплоть до военных столкновений, что представило бы серьезную угрозу для всего мира. США в течение многих лет ревностно выращивали и пестовали режим нераспространения ядерного оружия в мире. Даже в самые лютые годы холодной войны, когда США были не в состоянии вести мало-мальски разумный диалог с СССР ни по каким международным проблемам, они в необыкновенно конструктивной манере, даже дружески, вели переговоры с советскими представителями именно по вопросам нераспространения ядерного оружия. Чем меньше ядерных держав в мире, тем более уверенно чувствуют себя США, обладающие подавляющим превосходством в обычных вооруженных силах над любым государством или блоком государств. Поэтому правительство США, исходя из своих стратегических соображений, стало поддерживать российские заявления о правопреемственности.
Вторым важным аргументом западных держав в оправдание их "пророссийской позиции" в этом вопросе было желание иметь одно государство, несущее ответственность за огромные внешние долги Советского Союза, приближавшиеся к отметке 100 млрд. долларов. Следует заметить, что ни одна из самостоятельных республик не выражала ни малейшего желания взять на себя хотя бы часть общесоюзного долга, каждая скрупулезно высчитывала только те выгоды, которые она может получить в случае развода.
Общее настроение в политических верхах всех республик, еще формально входивших в СССР, сводилось к тому, что Союз как таковой уже нежизнеспособен. Центр в их глазах представлялся смертельно больным родителем, у одра которого шла циничная борьба за раздел имущества. Какие-то опасения сохранялись из-за неизбежности катастрофических последствий разрыва экономических связей, и эти опасения продолжали подпитывать в течение всей осени и начала зимы 1991 года слабые надежды на сохранение общего экономического пространства. Был даже подписан Договор об экономическом сообществе, создан временный комитет по управлению народным хозяйством, но все страхи за благополучие десятков миллионов простых людей, за цивилизованное будущее своих стран отступали перед напором политического честолюбия, националистического угара и личных амбиций. Августовский "путч" только усилил скорость распада. Личный авторитет Горбачева давно был окончательно утерян, после августа он потерял единственную политическую опору - Коммунистическую партию - и теперь нескоординированно махал ручками и ножками в пустоте, пытаясь только сохранить за собой лично хоть какую-нибудь видимость верховной власти.
В первых числах сентября 1991 г. был созван внеочередной Съезд народных депутатов СССР (пятый по счету и последний в истории этих съездов). По свидетельству очевидцев, это был уже съезд сепаратистов, разбитых по национально-территориальным квартирам. Депутаты съезда, еще недавно выступавшие за сохранение СССР, за уважение суверенной воли народа, выраженной на мартовском референдуме, теперь наскоро перекладывали рули своего политического курса и прятались под зонтик воинствующего национализма.
В специальном заявлении, которое зачитал перед депутатами съезда Н. Назарбаев, от имени президента СССР и 10 согласившихся с ним руководителей отдельных республик предлагалось подготовить Договор о Союзе Суверенных Государств, в котором каждая из республик "будет самостоятельно определять форму своего участия в Союзе". Было предложено обратиться в ООН о признании союзных республик субъектами международного права и т. д. И все-таки неисправимый болтун М. Горбачев в заключительном слове по привычке заявил, что "съезд оказался на высоте, принял оптимальные для нынешнего момента решения, заложил фундамент будущего СНГ".
До самого декабря 1991 г. продолжался агонизирующий процесс поисков спасения Союза в какой-либо форме. В ноябре в Ново-Огареве, в бывших дачах Управления делами ЦК КПСС, возобновился процесс консультаций между представителями республик по вопросу о проекте Союзного договора, но ситуация становилась с каждым днем все хуже и хуже. Украина демонстративно устранилась даже от участия в этих консультациях. Б. Ельцин немедленно использовал этот фактор для укрепления своей позиции. Он заявил, что если Украина не подпишет новый договор, то и Россия этого делать не будет. Один сепаратист нахлестывал другого, каждый норовил обскакать друг друга. Но все-таки все поглядывали на пример России, которая стояла во главе всей борьбы с Центром и его структурами. Б. Ельцин выбивал одну за другой все опоры союзного правительства. Он уже давно издал указ о подчинении всех союзных структур республиканским, стал инспирировать слухи о том, что союзное правительство обязано платить высокую арендную плату за помещения, которые оно занимает в Москве и других российских городах. Когда Горбачев, действовавший бессвязно, как в сомнамбулическом сне, распорядился напечатать несколько миллиардов рублей (деревянных, необратимых), закупив для этого за дефицитную валюту бумагу, краски и пр., Ельцин распорядился взять под российский контроль золотой запас страны и рассмотреть в срочном порядке вопрос об отделении банковской системы России от союзной. Сама по себе ситуация, когда в Москве действовали два правительства - российское и союзное - два президента, власть которых уже не признавалась за пределами РСФСР, была абсолютным нонсенсом. Развязка неуклонно приближалась. Между тем Горбачев, казалось, полностью утратил способность адекватно воспринимать и оценивать обстановку. Он как ни в чем не бывало ездил в Мадрид на конференцию, посвященную разрешению ближневосточного кризиса, затем нанес визит французскому президенту Миттерану... В эти же предсмертные для Союза дни он умудрился написать никому не нужную брошюру о своем "заточении" в Форосе, где на 72 страницах пытается доказать свое алиби в деле ГКЧП. По Москве плывут слухи, что за эту брошюру американские издатели заплатили ему полмиллиона долларов. Американцы вообще активно подкармливают всех политавторов, которые топчут и клянут вчерашний день страны и свой собственный. Два прокурора - Степанков и Лисов, - которые вели дела арестованных по делу ГКЧП, нарушая тайну следствия и принцип презумпции невиновности, сразу же публикуют известные им показания арестованных и свидетелей, также фабрикуют грубо обвинительный опус и публикуют его за рубежом за крупные гонорары. Вадим Бакатин, выполнивший заказ на развал КГБ и передавший американцам технологические секреты о новейшей системе аудиоконтроля, установленной в помещениях строящегося в Москве здания посольства также публикует свои "мемуары", а потом похваляется, что он получил за это 100 тысяч долларов, на которые и построил себе дачу. Ельцин, ревностно относящийся к любым шагам Горбачева, в том числе и к его денежным заработкам, дает согласие своему лондонскому литературному агенту Энрю Нюрнбергу сочинить свои собственные мемуары, но уже за семизначный гонорар. Пошло-поехало! Литературное "наследство", оставшееся от тех дней и вышедшее из-под пера руководителей и активистов "демократической" революции, не имеет ничего общего с отражением реальной обстановки в стране в то время. Оно было продиктовано стремлением оправдаться в глазах Запада в своих "коммунистических заблуждениях" в прошлом, заявить о себе как о борце за "свободу и демократию" и, самое главное, заработать на этом приличные деньги. Все эти "труды" писались под вкусы западного читателя и под договоры с западными издателями. Крупные гонорары были скрытой формой оплаты политических услуг, оказанных этими авторами Западу. На российском книжном рынке эти опусы появились значительно позже и не вызвали практически никакого политического эффекта.
