— Хорошо. Я останусь, но мне не нравятся ваши командные методы.
Он весело рассмеялся.
— Методы не имеют значения, если они приводят к желаемому результату.
Когда они вернулись в отель, Леон сказал, что пока она здесь, она будет носить это манто.
— Оно несколько более стильное, чем ваше, — вежливо сказал он. Рени подавила усмешку, — ее шубка по сравнению с этой норкой не стоила ничего, и казалась ей нелепой. — Мадам Ламартин принесет вам другое платье для завтрашнего вечера.
— О monsieur, но… — протестующе начала Рени.
— Довольно! — нетерпеливо прервал он. — Мои манекенщицы должны поддерживать репутацию моего салона. Пока вы в этом отеле, вы будете все время на виду.
Она поняла, что Леон был прав, когда, управившись с petit de jeuner[7]Рени спустилась в холл и все взгляды обратились к ней: женщины смотрели оценивающе, мужчины — искоса. Она была рада тому, что находится под покровительством мадам Ламартин. Селеста продолжала игнорировать ее, делая вид, что не понимает ни ее английского, ни ее французского. Лишь одна девушка — манекенщица толстяка Демонте — была настроена более дружелюбно. Она подошла к Рени, стоящей в углу холла, и заговорила с ней по-английски, коверкая слова.
— Тебе страшно повезло, что ты работаешь у месье Себастьена, — сказала она. — Он хорошо обращается со своими людьми. Месье Демонте жадный, он скряга: у тебя лучший номер, а мы живем на чердаке.
Рени было странно слышать что в «Эрмитаже» есть чердаки, и она заподозрила, что девушка несколько преувеличивает. Карин разглядывала ее с откровенным любопытством.
— Это так романтично… Месье переплывает бухту, чтобы увидеть тебя, и тут же приглашает на работу.
Итак, эта история стала всеобщим достоянием. Рени подозревала, что все это было не более чем рекламным трюком — от Леона можно было ждать всего.
— И ты так похожа на Туанет, — продолжала говорить Карин. — Ой, он был просто бешеный, когда потерял ее. Весь Париж знает эту историю.
— Туанет? — удивленно переспросила Рени. — А кто она?
— Ты никогда не слышала о Туанет? О самой очаровательной модели Парижа? Он заметил ее в магазине, она там работала, и вместе со своими платьями он создал ее. Она была его любимой манекенщицей, а потом что-то случилось — какая-то авария, она болела и — пф-ф! — все кончено.
— Какой ужас! — Рени была потрясена.
— Да, это очень печальная история. Бедная Туанет. Она была такая милая, такая веселая, и вот. — Карин развела руками, и Рени сообразила, что жест означает смерть девушки.
— Месье Себастьен очень страдает, — закончила Карин.
Рени с удивлением осознала, что испытывает острую ревность. «С ума сошла! — обругала она себя. — Он безразличен мне, абсолютно безразличен».
— Они были любовниками? — резко спросила она.
— Кто знает? — пожала плечами Карин. — Может да, а может и нет. Но сейчас он нашел тебя и будет счастлив.
«Будет ли? — думала Рени. — Он удерживает меня, чтобы я во всех отношениях заменила собой его умершую красотку!» Но почему-то откровения Карин расстроили ее, хотя она и говорила себе, что невозможно представить, чтобы у Леона никого не было, — у такого мужчины, как он, наверняка, в каждом quarter[8]по bien-aimee[9].
Улучив свободную минуту, Рени написала домой письмо. Она подробно описала матери все свои приключения, слегка приуменьшив роль Леона. Она знала, что ее мать ничем не отличается от других матерей, и с такой же поспешностью, как и другие, готова делать выводы в отношении любого мужчины, появившегося рядом с ее дочерью. Она написала письмо и Барри, лишь вкратце упомянув профессиональные достоинства Леона и опустив обстоятельства их встречи и подробности их вечернего выезда. Она предусмотрительно описала Леона как мужчину пожилого и непривлекательного. Барри был склонен к ревности и не стоило возбуждать его подозрений, которые не имели бы под собой никаких оснований и лишили бы его покоя.
Кристине и Майку она отправила цветные открытки с видами Ла Боля на фоне неправдоподобно-голубого неба и моря, зная, что им придутся по вкусу заграничные виды.
По мере того как длился этот день, Рени начинала понимать цель представления. Леон порхал меж гостей, расточая обаятельные улыбки и договариваясь о встречах, и в его записной книжке появлялось все больше адресов и телефонов. Как и большинство парижских модных домов, салон Себастьена существовал на выручку маленького магазинчика в цокольном этаже, где продавалась недорогая готовая одежда — но все же сердце Леона было отдано эксклюзивным моделям. Казалось, он целиком отдавался работе.
Рени пришла в голову праздная мысль. «Интересно, как это бывает, когда твой муж или жених так хорошо разбирается в женской одежде? Должно быть, с таким нелегко, но в то же время интересно». Барри никогда не обращал особого внимания на то, как она одета, если только она надевала то, что он называл хорошим.
В тот вечер она надела подготовленное для нее платье, на этот раз из темно-синего бархата. Прогуливаясь по холлу, она вдруг поняла, что ждет Леона. После показа он куда-то исчез с одной из своих клиенток и сейчас наверняка развлекал ее. Однако, уловив ход своих мыслей, она смутилась и пошла к лифту. Она сказала себе, что вовсе не ждет от него новых приглашений; но еще больше ей не хотелось дать ему повод так думать.
Двери лифта открылись, и оттуда вышел Леон.
— Я подумал, вдруг вы здесь, — сказал он. — Мне нужно поговорить с вами. — Он повел ее в уединенное место в углу холла, отгороженное цветами. — Хотите выпить?
Она помотала головой.
— Только кофе, пожалуйста. — Если уж предстояло говорить с Леоном, то ей нужно иметь ясную голову. Однако, когда принесли кофе, то оказалось, что в него добавлен коньяк.
— Мадемуазель Торнтон, — сказал Леон, неожиданно прервав ни к чему не обязывающие фразы, — я очень вами доволен. Разумеется, вам немного недостает подготовки и опыта, но я смог бы сделать из вас великую манекенщицу.
— Как Туанет?
Она тут же пожалела о своем вопросе. Его лицо стало безжизненно-бледным, темные глаза наполнились тоской, и он отвернул лицо. Итак, он любил эту девушку. И опять она почувствовала укол ревности.
— Кто-то уже пустил слух.
Рени пожала плечами, повторив его жест, и сказала:
— Без этого не бывает. Он повернулся к ней.
— Когда я увидел в витрине магазина ваше лицо, мне на секунду показалось, что вы — ее призрак.
Рени невольно задрожала, но он, ничего не замечая, продолжал:
