Уж с кем, с кем, только не с Феликсом будет она обсуждать Женькины сумасбродства.
Оставался Володя.
Лаптев был Феликсу весьма симпатичен. Кроме того, пренебрегать столь полезным знакомством не стоило.
Да и элементарная мужская солидарность требовала помочь мужику, страдающему от бабьей дури. А в том, что это была именно бабья дурь, Феликс Прожога не сомневался ни минуты.
* * *
Все проходит… И до конца недолгого отпуска осталось всего два дня — пятница и суббота. В воскресенье после завтрака они уезжали.
Постепенно нарастающее противостояние достигло, казалось, своего апогея. И природа, будто откликаясь на разлитое в воздухе напряжение, пролилась вдруг дождями. И шли эти дожди как раз два последних дня — пятницу и субботу. А может, это были слезы по несостоявшейся, а такой реальной, такой желанной любви.
И в эти дни они почти не виделись, словно готовились уже к надвигающейся неотвратимой разлуке.
Женя все время что-то делала: ходила на массаж, до изнеможения занималась в тренажерном зале, плавала в бассейне, читала…
— Женька!.. — предприняла Татьяна еще одну отчаянную попытку образумить подругу.
Но та замахала руками и стремительно выскочила из комнаты.
«Она уже и сама не рада, — грустно думала Татьяна. — Загнала себя в угол — хочет выбраться, да не может».
Предпоследний ужин прошел вяло и даже как-то скованно. Они перебрасывались незначительными фразами, и только Феликс поначалу безуспешно старался расшевелить компанию, но быстро выдохся и замолк, поняв бесплодность своих усилий.
Сразу после кофе Татьяна с Женей распрощались, Лаптев тоже было поднялся, но Феликс удержал его, предложив партию в бильярд.
Они спустились в бар, сыграли пару партий, но без особой охоты, без азарта, и сели за столик в углу с бутылкой виски.
Разговор, поначалу круживший вокруг общих нейтральных тем, постепенно и естественно свелся к предмету, более всего занимавшему Лаптева и весьма любопытному Прожоге, — к странному Жениному упорству.
И вот ведь Володя никогда не был болтлив и Феликс не являлся тем человеком, которому он решился бы открыть душу, но то ли слишком у него наболело, то ли вторая бутылка виски стала тому виной — а вот, подижь ты, открыл.
— Ведь мы живем в одном городе, — говорил Володя. — А ощущение такое, что прощаемся навсегда: уедем отсюда и все — конец!
— Да все бабы — шалавы. Вот моя Танька…
— Да не шалава она, в том-то и дело. Я понять хочу…
— И понимать нечего. Все ясно как Божий день: она тебя распалила, ты теперь за ней как телок на веревочке пойдешь.
— Нет, ты подожди, ты послушай. Тут совсем другое. Она сама мучается, но переступить через что-то не может. Надо только понять, через что.
— Да что она из себя целку-то строит?! Замужем была…
— Не в этом дело. Она боится чего-то.
— А чего ей бояться? Залететь, что ли? Так сейчас последняя дура деревенская знает, как предохраняться и куда бежать в случае чего, а она вроде на дуру не похожа.
— Опять не то! Она боится быть обманутой…
— Во! — Феликс торжествующе упер палец Лаптеву в грудь. — Вот ты и попал в десятку!
— В смысле?.. — не понял Лаптев.
— А в чем обман? Ты что, ей жениться обещал, если она под тебя ляжет?
— Да не обещал я ей ничего! Не в этом дело…
— А в чем, в чем дело?! Чего она тогда боится? Что если даст, то уже точно не женишься? А вот распалит — может, что и обломится!
— А-а-а… — Лаптев взмахнул рукой, решительно отметая нелепое это предположение, и высокий стакан с остатками виски вдребезги разбился, сметенный на пол этим гневным жестом.
— Все путем! Все нормально, — успокоил Прожога повернувшегося на шум бармена и попросил заменить стакан.
Разлили остатки, выпили. Немного помолчали.
— Она предательства боится, — проникновенно поведал озаренный внезапно открывшейся истиной Лаптев.
— А в чем, в чем предательство?! — пьяно изумился Прожога, с готовностью пускаясь по второму кругу.
— А я тебе объясню, если ты не понимаешь… — Лаптев потянулся согнутым пальцем к голове собутыльника, но передумал и постучал по своей.
— Ну, объясни. Ведь ты мне друг? — заволновался Прожога.
— Друг! Я твой друг! — с энтузиазмом заверил его Лаптев.
— А Феликс Прожога друзей в беде не бросает. Ты понял? Нет такой бабы, под которую прогнется Феликс Прожога! — Он грозно свел брови и заиграл желваками.
«Вылитый Ельцин»… — умилился Лаптев.
— В общем, так. Завтра… Завтра!.. — поднял палец Прожога. — Будет твоя. Сама к тебе приползет. Ты мне веришь?..
— Да! — широко мотнул головой Володя, давно уже потерявший нить разговора.
17
Наступила суббота. И за завтраком Феликс объявил честной компании, что сразу после ужина приглашает всех к себе в номер на прощальную вечеринку.
День тянулся бесконечно, как обычно замедляется время перед чем-то важным и желанным. А Женя подсознательно ждала от этой последней встречи разрешения той мучительной ситуации, в которую сама себя загнала.
Но что должно для этого произойти, она не знала. Как следует вести себя Володе, чтобы она поверила и доверилась ему? И разве сейчас она ему не верит? Верит! Найдет он слова, которые помогут ей выбраться из ловушки? Или она уже до такой степени его заморочила, что он и пытаться не станет? Тогда как скрыть свое разочарование? Свое отчаяние…
Прежде всего, надо выглядеть на миллион долларов. А значит, что-то делать. Делать! А не предаваться унылым размышлениям! И Женя резко повернулась к подруге:
— Ну что, Танька, покажем мужикам небо в алмазах?
Та только ахнула и быстро затрясла головой, мол, конечно, покажем, что ж не показать…
Для начала нагулялись в лесу под мелким дождичком, чтобы кожа и волосы напитались живительной влагой. И Женя много говорила, была весела и возбуждена, как человек, решивший наконец для себя давно мучивший его вопрос.
Танька слушала, молчала, боясь разрушить хрупкий мостик, который строила для своего отступления Женя.
Попили зеленого чаю, повалялись в постелях, подремали под шум дождя.
Пришла пора собираться на ужин.
Татьяна, накладывая перед зеркалом макияж, наблюдала краем глаза за Женей. Та стояла перед гардеробом, задумчиво перебирая вешалки с нарядами. Сняла свое любимое легкое темно-вишневое платье на тоненьких бретельках, подержала в руках, бросила на постель и сказала:
— Нет, не могу! Хотела бы, но не могу…
