Любая женщина могла бы утонуть в этих глазах и потерять себя навечно. Артемизия почувствовала, как сама начинает погружаться в них. Ей показалось, что, если она слегка наклонит голову, возможно, он ее поцелует.
Уж этому точно не бывать никогда.
Артемизия уперлась кулачками в его грудь, и Тревелин сразу же отпустил ее.
– Ошибаетесь, мистер Доверспайк. Для некоторых вещей времени не найдется никогда.
Глава 5
Сначала Трев подумал, что слегка переиграл и теперь герцогиня испугана и смущена. Однако он ведь почувствовал, прежде чем она успела его оттолкнуть, как ее тело буквально слилось с его телом. Ему и правда не следовало прижимать ее к себе так сильно, но, черт возьми, как же приятно держать эту женщину в своих объятиях!
Он опасался, что его не только оттолкнули, но и уволили, однако герцогиня явно ожидала, что он последует за ней. Иначе бы она не смотрела на него так выжидающе.
– Идемте, мистер Доверспайк, не медлите.
– Конечно же, – сказал он, растягивая слова. – Солнце ведь никого не ждет.
– Именно. – Она величественно прошествовала через залы в залитую солнцем студию, и простые смертные смиренно расступались на ее пути.
Не ожидая дальнейших указаний, Трев проскользнул в гардеробную, снял всю одежду и облачился в удобную робу. Он несколько раз глубоко вздохнул, прежде чем присоединиться к ее светлости, надеясь успокоить свое восставшее естество.
Может быть, герцогиня и была когда-то замужней женщиной, и по количеству холстов в студии он сделал вывод, что она нарисовала огромное количество обнаженных мужчин. Однако то, как ее зеленые глаза вспыхнули тревогой, когда он прижимал ее к себе, больше напоминало поведение девственницы.
Когда он появился, наконец, облаченный в робу, Артемизия сидела с рисовальными принадлежностями, готовая в любой момент приняться за работу. Лучи солнца из огромных окон от пола до потолка за спиной Артемизии словно окутали ее сияющим облаком, позолотив темные волосы и придав им оттенок блестящего на свету отполированного агата. Мода благоволила к золотистым кудрям, но они казались Тревелину скучными и лишенными жизни по сравнению с сумеречной и изысканной красотой леди Саутвик. Она склонила головку над альбомом и, казалось, была полностью поглощена своей работой. Артемизия выглядела так прелестно, что его естество поднялось по своей собственной воле и вопреки решимости хозяина предотвратить бурную реакцию своего непокорного тела.
Когда герцогиня подняла глаза, ее надменно поджатые пухлые губки напомнили ему, как мало она думает о нем, и его возбуждение спало.
Он решил, что это даже к лучшему, и пошел за шлемом и гладием.
– Нет, сегодня никакого реквизита, – сказала Артемизия, поправляя мольберт. – Я лишь хочу запечатлеть ваши черты, ни на что не отвлекаясь.
Не отвлекаясь? Да эта женщина сама могла отвлечь кого угодно, настоящий соблазн во плоти. Он готов был заключить пари на сколько угодно гиней, что она и не подозревала, как свет за ее спиной проникал через тонкую ткань утреннего платья, делая его почти прозрачным. Он отчетливо видел очертания ее ног безупречной формы. Как женщина, гордящаяся своей проницательностью, могла даже не подумать об этом?
А что, если она подумала об этом? Что, если она прекрасно знала о том, как сладок запретный плод, и использовала свое знание против натурщиков с холодной безжалостностью? Была ли она уверена, что никто из простолюдинов не осмелится прикоснуться к ней даже пальцем и не решится на большее, кроме как робко поднять на нее глаза, хотя тела их жаждали совсем другого?
– Мистер Доверспайк, как только будете готовы, мы можем начать, – сказала она ровным голосом. – Я, кажется, припоминаю ваше заявление, что вы не отличаетесь застенчивостью, поэтому не будете ли так добры…
Она остановилась в середине фразы, и не произнесенное вслух предложение словно повисло в воздухе. Трев принялся мысленно считать от ста в обратном порядке, пытаясь вернуть контроль над собой. Он сбросил с себя робу, и та упала на пол рядом с ним.
Взгляд зеленых глаз скользнул по нему, подвергая критичному и беспристрастному осмотру. Он заставлял себя дышать ровно. Девяносто два, девяносто один…
Чувствовала ли она хоть что-то, когда смотрела на него? Хотя бы легкий трепет от охватившего ее желания? Или же он просто представлял собой для герцогини интересную дилемму, будто бы внезапно превратился в живую вазу с фруктами? Неужели все ее мысли были лишь о том, как лучше передать игру света и тени?
– Если вам кажется, что в студии слишком холодно, можно позвать Катберта, и он разожжет огонь, – предложила Артемизия.
– Нет-нет, все замечательно, благодарю вас. – Одна лишь мысль о том, что другой человек, пусть даже слуга, станет свидетелем его борьбы с самим собой, казалась невыносимой. На данном этапе его вполне устраивала прохлада, царившая в студии.
Восемьдесят восемь, восемьдесят семь… Взгляд Артемизии опустился еще ниже, и Треву пришлось стиснуть зубы. Восемьдесят три, восемьдесят два…
Наклонившись над работой, Артемизия сдвинула брови и нахмурилась. Глубокий вырез платья открыл его взору впадинку между округлостями грудей. Он крепко сжал кулаки, стараясь прогнать мечты о том, как он дотронется рукой до того, что скрывается под ее одеждой, и будет исследовать соблазнительные холмы и нежную долину между ними.
Семьдесят шесть, семьдесят пять… Несмотря на отчаянные попытки сдержаться, его естество снова потянулось к ней.
– Мне невероятно приятно видеть, что вы уже привыкли к моему присутствию, – сказала Артемизия, не поднимая глаз от переданного ею на бумаге образа, а затем снова обратила на него испытующий взгляд. – О! – Она заметила его возбуждение, и на губах ее появилось некое подобие довольной улыбки. – Как только пройдет еще немного времени, такая работа станет для вас абсолютно естественной.
– Хотите заключить пари? – пробормотал он сквозь стиснутые зубы, когда герцогиня снова обратилась к рисунку.
Казалось, она его не слышала и продолжала накладывать на бумагу штрихи ловкими и уверенными движениями.
– Для человека, которому нечего сказать сейчас, вы были довольно разговорчивы в саду. – Она снова метнула на него взгляд, в котором теперь читалась едва скрытая досада. – С тех пор как отец заболел, мы пытались обращаться с ним как с разумным человеком, пусть даже он не всегда мог ответить тем же. Возможно, вы решили, что с вашей стороны будет лучше подыграть ему. Вы сделали вид, что понимаете бессмысленную игру слов, говоря со стариком, который не способен понять разницу между разумной речью и бессмыслицей…
Итак, она услышала, как они с Ангусом Далримплом обменивались тайным паролем. Что бы ни выпало из памяти ее отца, дать правильный ответ на пароль тайной службы он все еще был способен. Трев не хотел подвергать опасности Артемизию, открыв истинное значение разговора с Ангусом. Лучше позволить ей воображать о нем самом все, что угодно.
