Книга Вечные поиски - Джулиан Брэнстон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока они разговаривали, старик по-прежнему шел вперед твердым шагом и раздумывал о своих поисках, а карета неслась и неслась по дороге. А вы, возможно – поскольку этот экипаж уже сыграл заметную роль в нашей истории и к тому же двигался в том же направлении, что и старик, – теперь гадаете, куда она направлялась и кто в ней сидел.
Самая красивая женщина в империи и новости о мертвом императоре
Местом прибытия кареты был внушительный дом – скорее неброская крепость – с высокими стенами, скрытыми глицинией и острыми шпилями кипарисов. Газоны являли холодную официальную красоту, распланированную фонтанами, которые звенели музыкой для птиц, и размечали длинные дорожки, ведущие к потаенным гротам и между ними. Обрезка придавала окаймляющим кустам и деревцам посреди цветочных клумб надлежащую чопорность. Фруктовый сад – в своем собственном внутреннем укреплении из осыпающихся мшистых стен – слагался из смутных сочетаний зеленых и коричневых тонов, оттеняемых яркой жесткой оранжевостью и желтизной плодов, крепкой пупырчатостью кожуры лимонов.
В доме этом помещалась литературная Академия, преданная классическим идеалам. Близкое расстояние от новой столицы позволяло приглашенным поэтам и писателям проводить тут месяцы поздней весны и лета. Удобный, красивый, прохладный в монотонном пылании лета, обслуживаемый учтивым и внимательным штатом прислуги и свободный от той строгости этикета, которая порой превращает аристократические дома в пышные мавзолеи, дом вопреки его внушительным размерам избегал самодовольного важничанья, словно характер его очень богатой – несомненно, крайне богатой, – владелицы придал ему, как и обворожительный портрет поразительной красавицы, достоинство, превосходящее просто внешность. Глаза той, кого изображал портрет, висящий перед вами, внушают вам не просто восхищение, но и уважение.
Любимым местом прогулок вдовы этого дома была pasedas de dames, или дамская прогулка, с началом из широких каменных ступеней, спускающихся от больших стеклянных дверей с задней стороны и дальше по дорожке мимо одного из посверкивающих фонтанов к тихому приюту укромной рощицы. В течение многих месяцев после смерти мужа она обретала безмолвие слушающего Бога в зелени ветвей, в беспрепятственном проникновении юных ростков в землю за питанием, в полукружии зеленых и благотворных теней. Оттуда ей был виден дом, жесткая белизна, блистание. И пока он мерцал, эта крепость превосходнейших принципов, она могла размыкать барьеры для многих мыслей и чувств и своей скорби.
Иногда она приходила с книгой, потому что умела думать, и благородное чувство или мысль стимулировали ее чуткое восприятие. А когда она не брала с собой книги, то потому, что чувствовала себя готовой медленно соприкоснуться с чернотой всепроникающего горя. Необъяснимо, но чем глубже она понимала и распутывала торопливые повязки своего горя – а каждая распутанная эмоция оказывалась связанной с телом, о чем свидетельствовали слезы, спазмы, – тем больше она переполнялась гневом.
Это явилось неожиданностью. Разомкнуть, преобразить свою скрытую агонию в новую жизнь – в этом была одна из целей ее прогулок. Слишком долго оставаться в плену горя было постыдно. Она ощущала себя способной освободить сердце от боли утраты, от тоски, от ярких воспоминаний, располосовывающих твою плоть, когда испытание печалью превращает тебя в подобие дерева в полном цвету, в плодах и листьях памяти о былом: семя прошлого теперь – плод настоящего. Это унижение – настолько подчиняться собственной коже и органам чувств – она могла бы терпеть и полностью распутать этот клубок за запертыми дверями своей спальни. Но там гнев, жесткий контраст с окружающей мирностью и безопасностью подчинили бы ее полностью. Иногда, все еще содрогаясь от горечи в сознании и желчи в сердце, она, войдя в дом из сада, видела кого-то из раболепной прислуги и испытывала желание схватить бедолагу, разбить на куски, разорвать в клочья. Расправиться с ними с той же силой и жестокостью, с какой война победила ее и сделала вдовой.
Войны императора отняли у нее возлюбленного мужа-солдата, лучшего полководца его времени. Вернее, как диктовало ожесточенное направление ее мыслей, ограбил ее император, растратив жизнь ее мужа на бесплодные потуги честолюбия, бессердечно предложив ей в замену скорбь. Уже прошло немало времени после смерти ее мужа, но император все еще не устал от неудач своего воинствующего честолюбия. И он все еще был жив.
Одна, дрожа у себя в спальне, она пыталась успокоиться, но с грызущей уверенностью ощущала, как внезапно перестала быть недоступной тлетворности. Она осознала, что часы, дни, недели отдавались всепоглощающему гневу – как взять над ним власть? Иногда он превращался в подобие припадка, а иногда в тень, затемняющую ее временное утешение, в безмолвную свору, пожирающую ее сознание. Если прямая атака гнева ввергала ее в дрожь, то его тень делала ее подозрительной, угрюмой, настороженной и в конце концов мстительной.
Однако за несколько месяцев до нынешнего времени этой истории, в одно прекрасное утро смерч – тот, что потрясет ее сердце по иной причине, – ворвался к ней с известием, сообщенным ее камеристкой. Подобно Пандоре девушка выпустила тучу зол с невинностью младенца. Час был ранний, и герцогиня сидела за письменным столом в оконной нише, сочиняя приглашения – чернила сочно ложились на изящно сложенный лист бумаги. Это занятие замораживало ее сознание, давало ей передышку, пока шум и суета в доме все нарастали и приближалась неизбежная минута, когда кто-нибудь явится к ней по тому или иному обязательному поводу.
Она хорошо разбиралась в утреннем шуме. Он оберегал ее одиночество – плеск выливаемой воды, хлопанье дверей, одышливое хрипение престарелого повара. Однако в это утро торопливый перестук ног бегущего мальчишки-грума – она увидела в окно, как он промчался сквозь калитку, – предупредил о чем-то тревожном. Может быть, кто-то заболел, подумала она, и ей придется послать за доктором или пойти самой. Она продолжала неспешно писать. Шум в доме нарастал. Какие-то необычные новости, предположила она. Из своей половины выходили слуги, возбужденно переговариваясь. Она поглядела наружу, на прохладные деревья и их наплечья солнечного света, надеясь, что новости эти не содержат ничего для нее страшного. Но она уже знала, когда к ее двери приблизились бегущие шаги, она уже знала, что ее жизнь вот-вот изменится – в критическом повороте – еще раз. А на радость или печаль…
Камеристка Кара увидела, что ее госпожа ждет, повернувшись в кресле, и смотрит на нее ровным взглядом.
– Ваша светлость…
– Что случилось, Кара?
– Император…
– Да. – Но она поторопилась. Камеристка сглотнула и продолжала:
– Император скончался.
Мгновение перегорело в пустоту.
Еще один умер, беспомощно подумала она. Почему они умирают? Назло? Что они оставляют после себя, когда с такой последовательностью покидают нас?
– Ваша светлость! – сказала Клара. Ее госпожа отступала в пустоту.
Герцогиня проследила направление взгляда своей камеристки, обернулась, обнаружила, что ее перо невольно дернулось, и черные капли покрыли пятнами бумагу и поверхность стола. Осторожно она положила перо на край промокательной бумаги, ее рука тоже была запачкана. Но вдруг новое непроизвольное движение – и содержимое чернильницы слоновой кости выплеснулось через край, и она без всякого интереса начала следить, как лужица растекается по столу. Кара бросилась вытереть чернила, испуганно прижимая свой фартучек, тревожно поглядывая на госпожу.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Вечные поиски - Джулиан Брэнстон», после закрытия браузера.