— Да.
— Ну и какие впечатления?
— Ты знаешь, пап, книга, в общем-то, нудноватая, хотя первая страница мне очень понравилась.
— А что там, на первой странице? — встряла мать.
— Ой, мам, тебе такое от сына слушать нельзя.
Тут уже отец вмешался.
— Боже, Макс, а что там такого неприличного?
— Вы действительно согласны это услышать?
— Макс, ну что может быть неприличного у старика Стэндаля?
— Ладно, я цитирую.
Моника и Грегуар в недоумении переглянулись.
— Итак, третий вид любви по Стэндалю.
— Макси, а почему сразу третий, а где два первых?
— Ты знаешь, папа, два первых очень скучные, а вот третий мне сразу понравился: «Подстеречь на охоте красивую и свежую крестьянку, убегающую в лес. Всем знакома любовь, основанная на удовольствиях такого рода».
Макс специально остановился, чтобы посмотреть на реакцию родителей.
— Это точно Стэндаль? — спросил отец.
— Да, папа. Так тебе знакомо удовольствие такого рода? — Макс с ехидством посмотрел на отца.
— Я думаю, дальше не стоит, — сказала Моника.
— Нет, мама, дальше самое интересное.
— Макси, еще интереснее?
— Да, вот, пожалуйста: «Какой бы сухой и несчастный характер ни был у человека, в шестнадцать лет он начинает с этого».
— Все, мне достаточно, — сказала Моника и встала, чтобы уйти.
— Мам, но ведь это классик написал.
— Это ваши классики такое писали.
— Моника, ты меня удивляешь.
— Чем это?
— А ваши классики такое не писали?
— Нет, Италия — целомудренная страна, там пьют вина не меньше, чем здесь, но соблюдают мораль.
— Моника.
— Что?
— Тебе напомнить про твоего родственника?
— Какого еще родственника?
— Того самого.
— Он мне не родственник.
— Ну как сказать.
— Так. Папа, мама, что за тайны?
— Ну давай, Моника, расскажи ему.
— Мне нечего рассказывать.
— Ты хочешь, чтобы это сделал я?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Ладно, тогда я расскажу. В роду твоей матери, сынок, был один писатель.
— Писатель?
— Да, очень интересный писатель — Габриеле де Аннунцио.
— Это точно не известно, — вмешалась Моника.
— Брось, Моника, все там известно, так вот, сынок, этот писатель прославился на всю Европу своими эротическими произведениями.
— Мы к этому не имеем никакого отношения.
— Так, папа, рассказывай.
— Очень интересный был человек, и рассказы писал не менее интересные.
— Хватит, Грегуар, я тебя прошу.
— Так вот, у него есть рассказ, где…
— Грегуар, мальчику это не нужно.
— Этот мальчик все равно станет мужчиной, и ему все станет нужно. Так вот, сынок, у него есть рассказ, где старый дед соблазнил свою невестку.
— Да ну?
— Да, сынок, и такое бывает у них в Италии.
— Пап, ты знаешь, мне больше нравится, как у Стэндаля.
— Это хорошо.
— Конечно, ну вот у Стэндаля были крестьянки, а у меня их нет.
— Какие еще крестьянки, сынок?
— Как какие? У каждого владельца замка были свои крестьянки.
— Макси, что ты такое говоришь.
— Мама, мы вроде владельцы замка, мне вот уже восемнадцать, а я все бегаю за Анлор, и то, с чего начинали французы свою жизнь в шестнадцать лет, со мной так и не произошло до сих пор.
— Сынок, ты понимаешь…
— Нет, пап, я ничего не понимаю.
— Да, сын не в тебя, — спокойно произнесла Моника, — ты-то ни одной юбки не пропускал.
— Ну уж прямо и ни одной.
— Ладно, я знаю, что надо делать, — сказала Моника, — летом поедешь к моим родственникам в Венецию, тебе все равно нужно ехать на практику, а у них отличный виноградник и много одиноких черноволосых красавиц.
— Правильно, посмотришь на знойных итальянок, — и отец аккуратно хлопнул Монику по бедру.
— Ты есть будешь?
— Да.
— А вино? — спросил отец.
— Ему хватит, он вчера надегустировался.
Отец сел за стол, открыл вино и начал обедать.
— Слушай, па, я давно хотел тебя спросить, почему наше вино стоит так недорого, я сегодня был в магазине у Мишеля, наша бутылка стоит всего 10 евро.
— Ой, сынок, если бы я знал, почему это так. Бордо делает слишком много вина. У нас тысячи замков, и все пытаются продать свое вино. Я могу попросить, чтобы Мишель поставил его за 20 евро, но тогда, думаю, продажи упадут.
— Но я вчера пробовал наш урожай 2003 года, оно же божественное, я даже боюсь тебе говорить, что оно ничем не хуже того, что ты мне подарил на день рождения.
— И что же ты там обнаружил?
— Совершенную гармонию. Если бы я это дегустировал вслепую, я в жизни бы не сказал, что это наше вино.
— Значит, тебе нравится наше вино?
— Да.
— Сынок, такое бывает лишь раз в десять лет, да и то не всегда. Вино действительно получилось грандиозным, и это первое вино, которое я делал без деда.
— Почему?
— Ему уже тяжело работать, все-таки почти 80 лет.
— Ты надеешься, что оно будет хорошо продаваться за границей?
— Я надеюсь, что этот год будет хорошо продаваться. Рекламу мы себе позволить не можем, а без этого я могу рассчитывать только на гурманов, которым захочется попробовать бордо великого года за небольшие деньги.
На следующий день на лекции Жюно был полный аншлаг. Анлор сидела в окружении подружек.
— Сегодня у нас уникальная тема — цена нашего вина. Почему за одно вино люди готовы заплатить больше сотни, а за другое не готовы отдать и восемь евро. Время — деньги, мы платим, или вернее расплачиваемся за время. Нигде так буквально не отражается зеркало времени. Чем старее бутылка, тем дороже вино. Мы платим за то, что вино путешествует во времени.
— Профессор, так мы с вами только что изобрели машину времени, — послышались голоса из аудитории.
— Это интересное сравнение, ну что же, пусть машина времени. Ведь открывая вино, скажем, 1960 года, мы получаем концентрат запахов, вкусов, ощущений и настроения людей, сделавших его. А вы когда-нибудь задумывались, как настроение винодела влияет на вино? А если он был влюблен в момент, когда рождалось вино? Человеческие страсти влияют на вино, ведь оно живой организм.
