— Я бы так не написал, — настаиваю на своем я.
Огрызок ногтя застрял у нее между передними зубами. Она плюется им в меня. Ноготь повисает на моем голубом свитере. Я не пытаюсь его смахнуть.
— Ладно, ладно. Прочитай, что мы успели написать.
— Дорогой дневник, я все время думаю о Джордане Биван и знаю, что она нравится не только мне.
— Неплохо, — замечает она. — Пиши дальше. Я самый счастливый человек на свете, что удостоился ее поцелуя.
— В жизни бы не сказал «поцелуй». Я сказал бы «оскуляция». — Она смотрит на меня таким взглядом, будто спрашивая: откуда ты свалился? — Нормальное слово, — добавляю я.
— Такое слово только в кабинете зубного и услышишь.
— Такой у меня стиль.
Джордана хмурится.
— Ладно, Шекспир. Я буду диктовать, ты — обрабатывать.
— О’кей, — соглашаюсь я.
— Готов?
— Угу.
— Соблазнить Джордану было нелегко, у нее очень высокие моральные принципы, но когда мне наконец посчастливилось ее поцеловать, я понял, что все усилия были приложены не зря.
Перевожу болтовню Джорданы в высокохудоственную речь:
Греясь в лучах постоскуляционного блаженства, я пожинаю плоды долгих месяцев рыцарских ухаживаний.
Я поднимаю глаза.
— Джордана такая… — она трясет головой и смотрит на меня в ожидании подсказки.
— Нежная? — предлагаю я. — Бесстрашная? Совершенная? — Она кивает.
Джордана такая нежная и бесстрашная, она само совершенство.
— Целоваться с ней было так классно, что я решил сделать фото, — продолжает она. — Для наших внуков.
Я сфотографировал нас, поглощенных объятьями. В одинокой старости будет мне отрада, что некогда держал в руках нечто столь прекрасное.
Я переворачиваю тетрадку и подношу к ее глазам, чтобы она могла прочесть.
— Отлично, — говорит она. — И еще надо добавить: «Подумать только, что этот козел Марк Притчард предпочел встречаться с давалкой Джанет, а не с Джорданой, — немыслимо!»
Видно, что она говорит серьезно, потому что начинает рычать, произнося букву «р». Я кладу дневник в сторонку.
— Ты действительно хочешь, чтобы я обозвал Джанет давалкой, да?
— Да.
— И правда думаешь, что Марк козел?
— Да.
Марка Притчарда я уважаю; он уже два года пользуется дезодорантом, носит в школу электробритву, и прическа у него, как у Элвиса.
— Ты говоришь как озлобленная сморщенная пятидесятилетняя старуха, замечаю я.
Джордана сжимает зубы. Раздается скрежещущий звук. Грррр-грррр-грррр. Она держит руку в маленьком переднем кармашке юбки. На запястье пульсирует жилка. Грррр-грррр-грррр.
— Джордана?
Звук прекращается. Она смотрит на меня.
— Накрой ладонью кулак, — приказывает она.
Я подчиняюсь и складываю ладони так, будто удерживаю пойманного мотылька.
— Вот.
Она соскальзывает с камня и садится передо мной, скрестив ноги. Достает из кармана фиолетовую пластмассовую зажигалку и просовывает ее в отверстие между моими большими пальцами.
Джордана нажимает на кнопку; шипит вырывающийся наружу газ.
— Воздух не должен попасть, — говорит она.
— Мы что, делаем бомбу?
— Это тренировка доверия, как в театральном кружке, — сообщает она.
— Мы делаем бомбу и тем самым учимся доверять?
— Готов? — спрашивает она.
— Нет.
— Готов?
— Нет.
— Раз!
Она крутит колесико. Искра обжигает кожу, и я автоматически раскрываю ладони. На мгновение я становлюсь повелителем природных стихий. Я — Рю из «Уличного бойца-2», в моих ладонях маленький желто-голубой огненный шар. Он исчезает в воздухе между нами. Руки даже не почернели. У Джорданы есть талант, и это не шантаж.
— У меня идея, — говорю я.
— Выкладывай, — отвечает она.
Я беру дневник и пишу:
Я спросил Джордану о ее бывшем парне.
Вот что она сказала: «Он очень милый, но между нами не было физического притяжения. Марк Притчард, да благослови его Бог, красив, как Аполлон, но целуется, точно выискивает дыры в зубах».
Тогда я задал ей самый важный вопрос: «Значит, у вас с ним ничего не было?»
Джордана переминается с ноги на ногу и садится рядом со мной на траву, согнув ноги и направив колени на меня. Жалко, что я в свое время не изучал язык жестов.
Я протягиваю ей дневник. По мере того как она читает, ее глаза округляются. Я жду, когда она дочитает и ответит на вопрос.
— Чисто технически, нет, — отвечает она и возвращает мне дневник.
Я киваю и пишу дальше:
«Боже, нет, конечно! — ответила она. — Это же отвратительно!»
«А как же Джанет? — спросил я. — Разве ты не сердишься на нее, ведь она была твоей лучшей подругой».
Ответ Джорданы был так великодушен:
«Я понимаю, что должна бы сердиться, но, если честно, я желаю Джанет всего самого хорошего. Она очень милая девушка. В прошлом ей не очень-то везло с парнями, скажем прямо — совсем не везло. Помню, даже пришлось научить ее делать засосы. Но, как знать, может, они даже поженятся и навсегда останутся вместе».
У Джорданы просто потрясающее отношение к жизни.
Джордана подсаживается ближе и кладет подбородок мне на плечо. Ветер треплет ее волосы, и они лезут мне в нос. Они пахнут жженым сахаром. Я пишу дальше.
У Джорданы очень сексуальный талант. Она такое умеет проделывать с зажигалкой, поверить невозможно.
Ее рука скользит по моей спине и обнимает за талию. Я продолжаю:
У нее потрясающее тело: полностью сформировавшаяся грудь, тонкая шея, ноги как у манекена из «Топ Шоп».
Она прижимается грудью к моему плечу, и я чувствую ее объем, вес и тепло.
Спасибо тебе, Бог, спасибо, Джанет, и спасибо, Марк Притчард!
Она кусает меня за шею и чуть всасывает кожу.
Искренне ваш,
Олли Т.
Джордана с причмокиванием отсасывается.
— Это просто идеально, — ликует она, тянется к дневнику и вырывает страницу. — Ты так все описал, будто мне плевать на них!
