Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
Правда, удовольствоваться мне пришлось не долго — девушка вновь обвопросила меня:
— А что такое, по-вашему, Бог? — И мне пришлось перехватывать инициативу — способ не всегда честный, но дающий возможность осмотреться и подумать:
— А — по-твоему?
— Бог — это такая штука, которой почему-то нет там, где говорят, что она есть, — вздохнула девушка; и я подкорректировал ее предположение, потому что знал, что люди прячутся за Бога только тогда, когда у них нет никаких аргументов:
— Зато он иногда встречается там, где его не ждешь.
Только в этих местах он называется по-другому.
— И как же он называется? — маскируя свое удивление, спросила Злата; и я ответил, зная, что Бог, о котором я говорю, имеет много имен:
— Совесть.
— Вы, конечно, скажете, что вы православный по воспитанию? — В ее вопросе не было улыбки, и в ответ на этот вопрос я так же серьезно промолчал.
Наверное, потому, что роль православного в постсоветской стране мне удавалась еще хуже, чем роль строителя коммунизма в стране советской. Может, оттого, что роли в театрах абсурда — вообще не для меня.
А что такое «православный по воспитанию» я вообще не знаю.
Как не знаю, что такое «православный по невоспитанности».
Вообще-то, говоря о Боге, я, как и все остальные мои соплеменники, плохо представлял себе — о чем говорю. И если я невольно несколько раз кивнул в сторону Аллаха или присел возле Будды, то, надеюсь, современники меня простят, хотя бы потому, что не заметят этого.
— Я думала, что вы — христианин? — проговорила девушка; и по ее выражению лица я понял, что она совсем не думала так.
— Нет, — ответил я.
— Почему? — В ее вопросе предполагалось множество ответов, но, вспомнив пыточные камеры инквизиции, которых в Европе я видел больше, чем храмов, потому что их было построено больше во много раз, я выбрал единственный ответ:
— Потому что христианство не делает людей христианами.
— Так вы вообще — против религии? — спросила Злата; и мне показалось, что она вновь проверяет меня.
— Я не против религии и религий.
Просто я понимаю, что в мировой истории религии были главной причиной и оправданием войн.
А в двадцать первом веке, когда мир не завоевывают, а покупают, религии могут стать единственной причиной третьей, последней, мировой войны.
В двадцать первом веке религии — главная опасность для существования человечества.
С другой стороны, уже то, что я заговорил с девушкой о религии, означало то, что я отношусь к религии с уважением. Если бы относился без уважения, плюнул бы и заговорил о чем-нибудь другом.
При этом я с уважением отношусь и к подвигам Геракла. Но это не значит, что я верю в то, что эти подвиги когда-нибудь свершались.
— Так вы — против Бога? — ожидая моего ответа, девушка в очередной раз приоткрыла ротик. И я в очередной раз грустно улыбнулся:
— Я не против Бога.
Я против тех, кто врет, — я сделал ударение на слове «врет», — что он за.
— А — если, говоря о вере, человек не врет, а действительно думает так?
— Я не против тех, кто говорит правду.
Даже если эта правда основана на лжи.
— Но есть же церковные догмы.
— Злата, догма — это то, что не успевает за временем.
— А что может быть критерием и опорой правды и лжи? — Девочка только думала, что задала мне сложный вопрос — в моем возрасте каждый, кто хоть раз задавался этим вопросом, давно нашел ответ на него:
— У правды — один критерий: искренность.
У лжи — одна опора — лицемерие.
Я понимал, что моя теория и Бога, и истины была глупой.
Потому что ее негде было применять.
Как и очень многие разумные теории.
— Так вы — атеист? — спросила она; и в ее голосе мне послышалась надежда мое здравомыслие.
— Понимаешь, девочка, — ответил я, подбирая каждое слово, — верующие уверены в том, что Бог есть. А атеисты — это люди, сожалеющие о том, что нами не руководит добрая, разумная, мудрая структура.
И если однажды Бог явился бы к людям, верующие упали бы на колени, а атеисты — зааплодировали бы его явлению.
Не знаю, что обрадовало бы Бога больше?
Может быть, атеисты — это просто христиане двадцать первого века.
— Понятно.
Вы уверены в том, что, как сказал Дарвин, — человек произошел от обезьяны? — Злата произнесла эти слова, явно сомневаясь в том, что я смогу ответить что-то разумное.
И в ответ я даже не сказал о том, что этого Дарвин никогда не говорил.
Просто поправил:
— Дарвин считал, что, для того, чтобы быть адекватным, живой организм видоизменяется под воздействием окружающей среды.
— Дарвинизм… — хотела что-нибудь возразить Злата, но не нашла — что.
— Дарвинизм — это грамотный взгляд на жизнь.
— Почему это?
— Потому что в него вписывается все.
— Что, например?
— Например — учеба в университете.
— Это — как?
— Через учебу в университете человек становится миру адекватней. — Я мог бы говорить и дальше, но девушка заставила меня замолчать тем, что задала вопрос, на который у меня не было ответа:
— А православная церковь?..
…Во время нашего, в общем-то, бессмысленного разговора я, как парусник в тумане, иногда нарывался на рифы разума этой девочки.
Так, не зная на что рассчитывая, я спросил ее:
— В какой стране ты хотела бы жить: в стране монастырей или в стране университетов?
И наткнулся на ответ, которого я не ожидал не то что от девчонки, но и от себя самого:
— В стране детских садов.
Но потом все быстренько возвернулось на привычный блуждающий курс:
— В общем, я верю во всемирный разум, — соврала Злата, явно утомленная непрерывной правдой.
И я ответил ей молчащей улыбкой — не знаю, есть ли разум всемирный, а вот районного разума я как-то не встречал.
Может быть, потому, что всемирный разум — очень большой глупец и не понимает, что настоящий разум проявляется не во Вселенной, а во дворе.
А может, потому, что всемирный разум так умен, что решил махнуть рукой на людей, предоставив нам возможность самим решать людские проблемы.
Выходя во двор, я каждый раз вижу — был дворник или нет. А вот был ли во дворе высший разум, я как-то не обнаруживаю.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
