Наконец он заметил, что я на него смотрю.
— Ну, привет, — сказал он. — Как твоя старая груша?
Я не понимал, о чем это он.
— Кумпол. Башка.
— А! Все хорошо.
— Счастливчик. Удар в голову — это тебе не шутки. Мне однажды зарядили четыре подряд, я рухнул и месяц провалялся на спине. Так что повезло тебе.
Он вытянул очередную карту и осмотрел ряды на одеяле:
— Ладно, сжульничаем немного. Какая разница…
Он положил карту в один из рядов.
— Я так грохнулся о помост, что у меня ногти на ногах хрустнули. Вырубили так вырубили! — Он вытянул еще одну карту и взглянул на нее. — Отоварили с правой. Веришь, месяц не мог очухаться.
Снова оглядел ряды карт на одеяле:
— Так-то!
И добавил карту к одному из рядов.
Я не понимал больше половины из того, что он говорил, но не хотел показаться невежливым и не отворачивался. Когда он замолчал, я стал изучать черную заплатку на его правом глазу. Она закрывала не только сам глаз, но и верхнюю часть скулы, а на месте ее удерживала черная лента, которая по диагонали пересекала его лоб и шла под правым ухом вокруг головы. Через несколько минут я осознал, что он полностью забыл о моем существовании, и тогда осторожно отвернул голову от него в правую сторону.
Я увидел мальчика лет десяти-одиннадцати. Он лежал на кровати, подложив ладони под голову и выставив вперед локти. Светлый блондин с тонким лицом, очень красивым. Глаза его были широко открыты и направлены на потолок, он явно не замечал, что я на него смотрю. Разок-другой он моргнул. Я отвернулся.
Люди на следующих кроватях справа и слева от ближайших ко мне расплывались, и я не мог их как следует рассмотреть. И о самой комнате тоже не мог многого сказать, кроме того, что в ней были длинные ряды кроватей и широкий проход посередине и что это, безусловно, была больничная палата. Я потрогал шишку на лбу. Она заметно уменьшилась, но все еще сильно болела. Я посмотрел на солнце, бьющее в оконные стекла. Там и сям люди в палате болтали друг с другом, но меня не особо интересовало, о чем они говорили. Я смотрел на солнце. Странно все-таки, что оно такое яркое. Игра должна была закончиться без чего-то шесть. Потом были поездка в такси, ожидание в приемном покое, осмотр, лифт. Я не помнил, что было потом, но все это не могло произойти так быстро, чтобы сейчас по-прежнему стоял ранний вечер воскресенья. Я хотел спросить у мужчины слева от меня, какой сейчас день, но он погрузился весь в свою карточную игру. Мальчик справа от меня вовсе не двигался. Он уставился в потолок, и я не хотел его беспокоить.
Я осторожно подвигал запястьем. Оно по-прежнему болело. Этот Дэнни Сендерс был ловким парнем, и я его ненавидел. О чем он сейчас, интересно, думает. Наверное, гогочет и перешучивается с приятелями о прошедшей игре. Проклятый хасид!
Буфетчик медленно катил по центральному проходу высокую тележку, уставленную подносами с едой. В палате началась суматоха, все уселись на своих кроватях. Я видел, как буфетчик раздает подносы, и слышал позвякивание столовых приборов. Мужчина слева от меня сгреб карты и положил на столик между нашими кроватями.
— Чик-чпок, — улыбнулся он мне, — время набить мешок. Но у них здесь не как на сборах. Ничто не сравнится с едой на сборах! Весь день потеешь и сгоняешь вес, так что надо есть осторожно, чтобы снова его не набрать. Но как же там все кажется вкусно! Что на сей раз в меню, док?
Буфетчик, которому оставалось пройти еще три кровати, бросил в ответ:
— Сейчас все узнаешь, Громила.
Мальчик на кровати справа от меня слегка двинул головой, выпростал руки и вытянул их вдоль одеяла. Но глаза его оставались обращенными на потолок.
Буфетчик остановился в ногах его кровати и снял поднос с тележки.
— Как дела, Билли?
Глаза мальчика повернулись в ту сторону, откуда звучал голос.
— Нормально, — сказал он очень тихо и начал садиться в кровати.
Буфетчик подошел сбоку и протянул поднос. Но мальчик продолжал смотреть туда, откуда он услышал голос. Я понял, что мальчик слепой.
— Здесь цыпленок, Билли, — сказал буфетчик. — Горошек с морковкой, картошка, горячий овощной суп и яблочный джем.
— Цыпленок! — фыркнул мой сосед слева. — На одном цыпленке десять раундов не выстоишь.
— А у тебя что, десятираундовик сегодня вечером? — дружелюбно парировал буфетчик.
— Цыпленок! — повторил мой сосед.
Но он широко улыбался.
— Тебе всего хватает, Билли? — спросил санитар.
— Все в порядке, спасибо, — ответил тот.
Он пошарил в поисках столовых приборов, нащупал нож с вилкой и принялся за еду.
Я заметил, как вдоль прохода идет сестра. Она остановилась у моей кровати:
— Здравствуйте, молодой человек. Ну как, аппетит у нас не пропал?
— Нет, мэм.
— Вот и хорошо. Твой отец просил передать тебе, что это кошерная больница и ты можешь есть здесь все что угодно.
— Я понял, мэм. Спасибо.
— Как твоя голова?
— Отлично, мэм.
— Не болит?
— Нет.
— Отлично. Но мы все-таки просим тебя пока что не садиться. Еще рано. Сейчас поднимем кровать, и ты сможешь опереться на подушку.
Она присела в ногах кровати, и по движениям ее плеч я понял, что она там что-то подкручивает. Кровать начала подниматься.
— Так удобно?
— Да, мэм. Большое вам спасибо.
Она подошла к ночному столику между моей кроватью и кроватью правого соседа и открыла ящик со словами:
— Твой отец просил передать тебе вот это.
Она повернулась. В руках у нее была маленькая черная кипа.
— Спасибо, мэм.
Я взял кипу и надел ее.
— Приятного аппетита, — улыбнулась она.
— Спасибо, мэм.
Я сосредоточился на еде. Но никак не мог понять — когда же отец успел побывать в больнице. И почему его сейчас здесь нет.
— Миссис Карпентер, — подал голос мой левый сосед, — сколько можно цыпленком пичкать!
Сестра строго на него посмотрела:
— Мистер Саво, пожалуйста, держите себя в руках.
— Да, мэм, — ответил тот, изображая испуг.
— Мистер Саво, вы подаете плохой пример своим молодым соседям.
Она быстро повернулась и ушла.
— Тверда, как канатная стойка, — ухмыльнулся мистер Саво. — Но какое доброе сердце!
Буфетчик поставил поднос на его кровать, и он набросился на еду. Разгрызая косточку, он посмотрел на меня и подмигнул здоровым глазом:
