– Это? – поинтересовался Абель.
– Какую вы взяли, правую или левую?
– Левую. Что, опять ошибся?
– Правильно… – расплылся в улыбке юноша.
– Что и требовалось доказать! – Доктор подбросил перчатку к потолку, ловко поймал ее. – Вперед, солдаты! Поют нам трубы, и барабан зовет в поход!
Волик обессиленно сел на диван, откинулся на спинку и закрыл глаза. На его лбу выступила испарина, он поморщился от боли и пальцами дотронулся до висков. И будто сквозь вату услышал голос доктора:
– Что такое, Вольф? Тебе плохо?
– Ужасно болит голова…
– Ну-ка… – Доктор подошел к Волику, стал пальцами массировать ему голову. – Ну как, так легче?
– Да, спасибо… – едва слышно ответил Волик.
– Да, пан Мессинг, за все на свете, к сожалению, приходится платить. А за такие способности – втройне… Я думаю, дружище, хватит с тебя этой кунсткамеры, хрустальных гробов и прочей чепухи. Тем более, что заработки совсем не те, на которые я рассчитывал. Что ты хочешь, Вольф, нищая страна, люди не могут больше платить за билеты, чем они платят. Разве нас с тобой это устраивает? Разве в этом смысл жизни?
– А в чем же смысл жизни?
– В победах! В славе! Наполеон Бонапарт знал это лучше всех! Что нам нищая Варшава?
– Вы хотите ехать в Берлин? – спросил Волик, не открывая глаз.
Гм-гм, простите, пан Мессинг, все время забываю, с кем имею дело. Да, дружище, мы поедем в Берлин! Вся европейская высшая элита обитает там! Художники! Литераторы! Артисты! Ученые!
– Раньше вы говорили, все это находится в Париже, – улыбнулся Волик.
– Ив Париже тоже! Но Берлин ближе! В Берлине любят представления! Любят театр! Любят необычных людей! А ты как раз и есть тот самый необычный человек. А если ты станешь знаменитым в Берлине, ты скоро станешь известным на весь мир!
Доктор перестал массировать голову Волика, прошелся по кабинету и резко обернулся:
– Ну что, решено? Мы с тобой, пан Мессинг, поедем в Берлин!
– В Берлин?
– А о чем я с тобой только что разговаривал? Ты не слышал? Ты спал, что ли, Вольф?
– Я смотрел Берлин, – улыбнулся Волик. – И он мне понравился. Я видел большой зал, полный зрителей… освещенный огромными люстрами… я видел себя на сцене… в белом смокинге… Едем в Берлин, пан доктор.
Польша, 1939 год, немецкая оккупация
К утру карета выехала к небольшой железнодорожной станции.
Вдруг Цельмейстер встрепенулся, достал из-под сиденья саквояж, открыл его и стал рыться внутри.
– Что вы там ищете? – спросил Кобак.
Вот… – Цельмейстер вытащил из саквояжа несколько пачек ассигнаций. – Это деньги, друзья мои. Неизвестно, как дальше сложится, где мы окажемся и будем ли вместе… Возьмите, Лева. – И Цельмейстер протянул Кобаку две пачки. – Здесь в каждой пачке по двадцать тысяч марок.
– Если вы так считаете… – смутился Кобак.
– У вас же нет денег с собой?
– Кое-какая мелочь есть…
– Вот и берите.
Кобак взял пачки, а Цельмейстер уже протягивал две пачки Мессингу:
– Возьмите, Вольф. И спрячьте получше…
– Зачем?
– А мало ли что… На всякий поганый случай, – улыбнулся Цельмейстер. – В пальто под подкладку спрячьте. Прошу вас, Вольф, послушайтесь глупого Цельмейстера.
Мессинг взял деньги, спрятал их в карман пальто.
– Нет-нет, за подкладку, – запротестовал Цельмейстер. – Ну-ка снимайте пальто.
Мессинг досадливо поморщился, но повиновался. Цельмейстер взял пальто, вывернул его, ловко надорвал вверху под карманом подкладку и запихнул туда пачки ассигнаций. Встряхнул пальто и вернул его Мессингу.
Они подъехали к станции. Небольшое деревянное строение с длинным рядом освещенных окон. Рядом водокачка, деревянный сарай-склад, конюшня с распахнутыми воротами. У входа в здание станции горел подслеповатый фонарь, его обтекало седое облако водяной пыли.
Кучер остановил. Путники выбрались наружу.
– Держи, Янек. – Лева протянул кучеру деньги. – Спасибо.
Кучер пересчитал деньги, проговорил гулко:
– Премного благодарен, пан.
– Будь здоров, Янек… – Лева Кобак помахал ему рукой, кучер дернул вожжи, и карета медленно покатила.
– Когда поезд до Варшавы? – спросил Цельмейстер железнодорожного служащего. – Или уже не ходят?
– Ходят… Только когда он пройдет, сказать вам не могу, уважаемый пан, – ответил пожилой железнодорожник.
И в это время в глубине дороги сверкнули фары и послышался треск моторов. Железнодорожник с тревогой посмотрел в ту сторону и обернулся к Цельмейстеру:
– У вельможных панов есть документы?
– Ну, есть, конечно… А для чего? Это кто едет? – спросил Цельмейстер.
– Немцы. Патруль. Вам и документов не нужно – достаточно взглянуть на ваши лица, – сказал железнодорожник, посмотрев на Вольфа, Цельмейстера и Кобака. – Пойдемте со мной. Скорее. – И он быстро направился ко входу в станционное здание.
Мессинг, Цельмейстер и Кобак заторопились за ним. Они вошли в небольшой зал ожидания, где толпилось до полусотни человек. Железнодорожник подошел к дверце рядом с окошком кассы, вошел внутрь, и друзья проследовали за ним.
Все трое прошли небольшую комнату с кроватью, столом и шкафом. Железнодорожник отодвинул в сторону большой деревянный щит с расписанием поездов и открыл потайную дверь, оклеенную теми же обоями, что и стены. Жестом он указал на черный просвет.
…К станции подкатили три мотоцикла с немецкими автоматчиками. Пятеро автоматчиков попрыгали на землю и не спеша направились ко входу на станцию.
Они вошли в зал ожидания, оглядели толпу. Люди сидели или спали прямо на заплеванном, закиданном окурками и бумажками грязном полу. Из двери рядом с окошком кассы вышел железнодорожник, неуверенно отдал честь.
Люди напряженно смотрели на немцев. Один из них, с погонами унтера, поправил ремень висевшего на шее автомата, прошел к высокому мужчине и произнес отрывисто:
– Аусвайс!
Мужчина полез во внутренний карман пальто, вынул затрепанный паспорт с польским орлом на обложке. Унтер брезгливо взял паспорт, открыл, посмотрел и поднял взгляд на мужчину:
– Юде?
Мужчина даже не успел ответить. Двое автоматчиков подошли, взяли его под руки и повели к выходу. Унтер еще раз внимательно оглядел толпу, ткнул пальцем в грудь черноволосой женщине:
– Аусвайс.
Женщина достала из потрепанной, вышитой бисером сумочки паспорт и протянула унтеру, глядя на него черными глазами. Он так же брезгливо взял паспорт.
