Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
И снова Инги чуть не опережал старика, а временами и сам определял места, где руде быть. Самое главное, вдруг потащил Вихти к нагорью. Тот противился, ворчал – уже и припас к концу подходит, и народ в те места захаживает самый что ни есть разбойный, лопари те же, да и из финских земель набегают, – а парень всё шёл, по камням стучал – и нашёл. Сам не понял как, но нашёл – потюкал топором по камням, и, гляди-ка – черно, а на изломе блестит. Точно руда, и какая!
Когда вернулись, чуть не ветром качало. Если б Вихти не углядел оленя, а Инги копьём его не выцедил, может, и не дошли б назад, так ослабели. Но олень попался хороший, успевший нагулять жирок. Поели и с собой взяли, нажарив мяса да залив жиром. А когда вернулись, встретили их дурные вести. Зимой Хрольф не приехал, как обещал. Инги не обратил внимания – мало ли дел торговых, да и сам спать ложился, только и думая, как назавтра снова к огню станет. Ну, зимой не приехал – может, летом явится, хотя летом в комариные места ему соваться не с руки. Однако вскоре вместо дядьки явился его побратим, тощий Торир, охромевший и со свежим шрамом через всё лицо.
Ждать в жилище колдуна он не стал, остановился у Икогала с Иголаем – но оставил прибитой на двери берёсту с рунами. Когда Инги прочёл, то пожал плечами и пошёл собираться. Даже не в тот самый день тронулся в путь – отоспался сперва и сытно поел. Ни горя не почувствовал, ни злости – будто где-то далеко случилась та беда, и не родную кровь, а чужого, безразличного ему человека убили и протащили за конём по грязной улице. Вихти поглядывал искоса, но ни советовать, ни утешать не стал. Настоял только, чтобы ехать вместе, обоим. На подворье колдун никакой живности не держал, и за конями пришлось отправляться в соседнюю деревню. Старику коня дали охотно, а на Инги косились – хоть и ученик патьвашки, а молодой шибко, роду непонятного и на вид чужак. Предлагали пару парней в провожатые, чтобы худа какого не случилось. Нарочно предлагали, чтоб молодого позлить, – дескать, куда ему колдуна охранять, ещё и сам напроказит. Но Инги это никак не задело. Выслушал равнодушно, подождал, пока колдун вежливо откажется, сам взнуздал приведённых коней. Потом всю дорогу молчал – не от горя, а оттого, что размышлял об огне и стали. Мало здесь получалось стали, сам способ родить её – неправильный, скверный. Вспыхивала перед глазами огненная змейка, льющаяся в заготовленный жёлоб, сама ложащаяся в форму. Думалось о новой руде. Кусок её и сейчас вёз в суме – пощупать ещё разок, посмотреть на досуге.
Ехали по узкой, топкой тропе, по распадкам меж горбатых холмов, по гатям через болотца. Над головой вились облачком слепни, в тенистых местах налетал злой тучей гнус. Токовал тетерев, цокали белки, снуя по стволам, поглядывая на людей с опаской. Старик ехал, вдыхая полной грудью летний ветерок, пахучий, наполненный сотней запахов, рождённых лесом и солнцем. Мимоходом подмечал – вот тут лось тропу перешёл, а вот за ним рысь кралась, тихая кошка. Вот барсук, а вот и самого хозяина след – пожилой уже, матёрый медведище. Да поглядывал искоса на Инги. А тот словно во сне, кивал головой, бормотал, даже ногти грыз. Думал Вихти: нет, этот не останется деревенским патьвашкой, и у валита здешнего мелковато для него. Ещё год, от силы два – и побежит дальше, вот так же ничего не замечая вокруг, думая лишь о своём. Чужая, шальная кровь холодных, как камни, непонятных людей.
Икогал с Иголаем встретили приезжих настороженно. Говорили учтиво, пригласили и угостили вдоволь, но видно было – гостям особо не обрадовались. Тощий Торир вышел навстречу, хромая, – и заплакал, обняв Инги. Инги выслушал его и бровью не повёл. Спросил лишь равнодушно:
– Кто смотрел, как Хрольфа цепляли за ноги к коню?
Торир сказал. И добавил, что они же на поединок смотрели и никто голоса против не подал, когда ушкуйнику новый щит кинули. А добро дядькино посадник забрал, как выморочное. Инги-то уже никто живым не считает, потому что даже если и живой, то изгой. На то добро будут новую церковь строить, новый дом для пришлого бога. Много набрело в старый Альдейгьюборг жрецов этих, и все пузатые, откормленные. Эх, времена.
Торир опьянел с трёх кружек пива и заплакал прямо за столом, при всех. Икогал и Иголаем даже и не переглядывались, сидели с каменными лицами. Тогда Инги встал, подняв кружку, и сказал:
– Спасибо вам, родичи мои и други, за помощь в лютую годину. Кровь наша пролита чужими и не должна напрасно уйти в землю. Но прошу вас: не нужно сейчас собирать силы для мести. Не то сейчас время. Клянусь перед вами: я отомщу, даже если у моей мести будет длинный путь. Я верну моё. А чтобы скрепить мою клятву, примите, родичи, сделанное моими руками – и пусть эти острия так же хотят мести, как хочу её я.
Икогал с Иголаем заулыбались, принимая мечи. Поняли, что прямо сейчас не зазовёт их Инги на гибель, вершить месть за родича, а Торир, шмыгая носом, полез обниматься, крича, что Инги – настоящий сын своего отца, щедрый, как ярл. После достал из-за пазухи кошель и высыпал в руки парню горсть жёлтых кругляшей, а наверх бросил витую, узорчатую шейную гривну, дивную вязь жёлтого, красного, кроваво-багряного золота.
– Бери, парень. Всё, что от Хрольфа осталось. Бери и помни его.
– Я не забуду, дядя Торир, – пообещал Инги. – Я ничего никому не забуду.
Торир погостил ещё три дня. Пил, почти не выходя из дому. Братья вместо него распорядились товаром, выменяли на соль и серебро шкурки и речной жемчуг с Терского берега, да и отправили восвояси, подарив на дорогу бочонок пива. Инги вышел проводить его и, улыбнувшись вслед, провёл пальцем по золоту гривны. Все три дня он её не снимал, и в его мысли о стали, об остриях и пламени, рождающем силу железа, снова вплёлся золотой блеск. Если золото – кровь богов, то сталь – их мышцы, их сила.
Странно, но о Хрольфе Инги и не горевал. Рассудком понимал – следует скорбеть, потому что потерял родича, защиту и имущество, но сердцу было всё равно, есть на свете шумный, драчливый и любящий выпить дядька или нет его. И хозяйства – усадьбы, скота, кораблей и товаров – нисколько не было жаль. Хотя и говорили Инги сызмальства, что все это добро ему принадлежит, на деле всегда распоряжались другие. К тому же осталось наследство в городе, захваченном новым богом, богом слабости и обмана. Думалось теперь лишь о новой руде, о железе и золоте – и о новом мече. Уже выкованные казались неудачей, первыми пробами недозрелого мастерства. А Икогал, ухмыляясь, секанул подаренным клинком сухое поленце – и замер в удивлении, глядя на гладко распавшиеся половинки.
Слух побежал огнём по траве – братья хвастались вовсю мастерством родича, пока Инги, закопчённый до бровей, возился у домницы и горна. И, когда облетели листья с берёз, к Инги явился валит. Снова верхом и с полудюжиной головорезов, но теперь уже не наглых, а опасливо озирающихся по сторонам да тайком скрещивающих пальцы: чур меня! И Мунданахт, посиневший пуще прежнего, а теперь ещё и поминутно кашляющий, смотрел без злобы, но с суеверным почтением. Одно дело – проиграть мальчишке, другое – могучему и умелому молодому колдуну. Теперь валит уже не стал поодаль, не отправил к Инги кого-нибудь из своих, чтобы позвали. Сам слез с коня и, ступая нерешительно, подобрался к двери. Внутрь заходить не стал – мало ли какое чародейство в кузне у колдуна? – сплюнул через плечо, поскрёб оберег, медвежий коготь. Но позвать не успел.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
