Оглушенного оттащили к забору, связали.
Олексаха в низко надвинутом клобуке вошел в избу первым. За ним осторожненько подался и Олег Иваныч.
Темные сени, приоткрытая дверь — несло дымом — чуть заметное пламя свечи сквозь щель… Притухший очаг. На лавках вдоль стен — спящие. Не так и много: пара молодых парней-слуг, да… батюшки! Сам боярин Ставр Илекович! Храпел, развалясь на лавке, собственною персоной. Хоть сейчас хватай — что и сделали. Не успел боярин очей рассупонить, очухаться — как уже спеленут! А не считай ворон и стражу ночную подбирай лучше, а то поставил пентюха, прости господи.
Интересно, а где же Софья?
Вот в том углу дальнем… Вроде как шкурами загорожено… Ну да, загорожено…
Подойдя, Олег Иваныч отбросил шкуру. Вспрыгнула на лавке боярыня, ровно не спала. Глаза шалые, словно опоенная чем…
— Олег!
— Софья!
И в этот момент застучали, заломились в дверь. Кого там еще черт принес на богомолье?
— Олексаха, глянь-ка.
Тот и ломанулся было… Да не стали его ждать, вошли в избу. Числом многим, оружны, в бронях чешуйчатых, а впереди… впереди Митря-шильник!
Выхватил из очага головню, посветил, ухмыльнулся гадостно, на Олега кивнул с Олексахой…
— Хватай, — вскричал, — обоих, соглядатаев новгородских, с нехорошим делом на плесковскую землю посланных!
— Хватать? — усмехнулись воины. — Нет уж, главного подождем…
Ждали недолго.
Задрожал порог под латными сапогами. Заблестело пламя в блестящих черненых латах, заструился понизу темный плащ. Черный рыцарь! Силантий Ржа!
— Вижу, узнал, Олег Иваныч, — уселся на лавку Силантий, вздохнул. — Что ж, придется тебя хватать, как соглядатая новгородского.
— Хватать их именем посадников псковских, Тимофея Власьевича да Стефана Афанасьевича! — вышел вперед толстяк коротышка с бородкой реденькой.
— То наш псковский друг, боярин Андрон Игнатич! — шепнул Ставру Митря. — В Псков схваченных доставит… а там их и казнят, не долго…
Улыбнулся в усы боярин, взглянув на Софью. Та, бедная, как связали на глазах ее Олега, побледнев, дара речи лишилась, на скамью без сил села. Совладав со слабостью своей, поднявшись, сказала надменно:
— Надеюсь, посадники расправы без суда не допустят!
— Само собой, матушка, — важно кивнул боярин Андрон, Андрон Игнатич, неплохой человек, в общем, несмотря на вид неказистый, добрый и с душой, не то что некоторые… типа вот Ставра иль Митри.
Заполнилась изба воинами, зазвенела бронями да кольчугами — еще больше на улице воинов было, да в другой избе разместились. Старцев и Гришаню-отрока никто и не тронул — мало ли богомольцев. Митря Упадыш шастнул было к избе, но Гришаня его дожидаться не стал — перемахнул чрез ограду да в лес. Иди — полови, побегай!
А в лесу — шум, гам, суета! Войско московское на ночлег становится. Отряд, псковичам на подмогу присланный. Супротив новгородцев да супротив ливонских рыцарей орденских. Не обманул Иван, князь Московский, псковичей, прислал воев. Да с ними — воеводу опытнейшего — Силантия Ржу, коему уже было в поместье пара деревенек под самой Москвой пожаловано да близ Коломны сельцо. Наказано строго: идти как можно быстрей — кабы не успел сговориться Новгород с орденом либо с Литвою. Новгородцев, буде в пути встретятся, не обижать без дела, надеялся еще Иван, что миром ему под руку отойдут новгородцы-то… Ну, с Олегом Иванычем да Олексахой дело иное — Упадышев Митря сразу на них показал как на шпионов новгородских, тут уж нечего делать — надобно во Псков отправлять, на суд посадничий. А чего уж тот суд решит — обменять на кого иль казнить смертию — то Бог весть…
— Эх, Олег, Олег, — присев рядом на лавку, покачал головой Силантий Ржа. — И отпустил бы тебя… а нельзя, бесчестно то. Что псковичи скажут?
— Не грусти, друже Силантий, — усмехнулся в ответ арестованный. — Неужто попросил бы от тебя бесчестья? А на суд посадничий надежа есть! Ни за каким заданьем подлым и никем мы в псковские земли не посланы, о том Ставру-боярину лучше всех известно! Зачем он боярыню возле себя держит, спроси!
— Говорит, в монастырь захотела боярыня.
— То лжа, Силантий! Силою подстричь хочет! Прошу тя, посмотри за боярыней, покуда мне несподручно.
Силантий кивнул. Посмотреть — посмотрит. И насильно подстричь не даст.
— Вот и славно… Верю тебе, Силантий.
Поутру — быстро утро пришло, не заметили — прискакал гонец из Пскова. Конь вороной — весь в мыле — на самом кафтан расстегнут, с груди пар валит. Видно, торопился, гнал…
— Поспешай, воевода Силантий, на реку Синюю, на Городок Красный — псковский пригород! Точат зубы на нашу землицу ливонские псы-лыцари, уж целым отрядом подступилися, вот-вот нападут, без вас не осилим! Поспешай, воевода-князь, поспешай!
Водицы поднесенной испив, пошатнулся в седле гонец. Упал бы — на руки подняли. Осторожно в избу снесли, положили на лавку.
— Поспешайте… — прошептал гонец псковский и, закатив глаза, забылся в беспамятстве.
— Слышали ли, вои? — птицей взлетел в седло Силантий. — Поспешим же, поможем псковичам! Ужо отведают немцы меча за землю Русскую!
— Поможем, воевода-отец! За тем и пришли! Веди же скорее!
Орлами взвились стяги над московской ратью, с гиканьем выехали из лесу воины в кольчугах да тегиляях, оранжевым отражалось солнце в островерхих шеломах…
Андрон Игнатьевич, боярин псковский, проводив отряд взглядом, к пленникам обернулся. Пяток воев при нем остались — свои же, псковские — за конвоиров. Ну, и Митря тут, Упадыш, как же без него-то?
Ставр на коня сел, рядом, на белой кобыле, боярыня. Лоб бледен, на щеках румянец болезненный, глаза пустые, со зрачками широкими. Взгляд — словно и нет ее тут… Даже Олега не узнала. Видно, опоил ее Ставр снадобьем колдовским, на сушеной конопле сваренным.
Сжалось у Олега сердце — понимал, чем грозят Софье подобные варева.
— Ну, мы в обитель Мирожскую. До Пасхи пробудем, — доехав до развилки дорог, простился с Андроном Игнатичем Ставр, свистнул слугам своим. Миг — и нет их уже, рысью к монастырю поскакали. Впереди — сам боярин, под уздцы Софьину лошадь держит. Боярыня — сама не своя — в седле сидит, качается, как бы не слетела. Нет, не слетела. Открылись ворота обители, впустили новых странников.
А боярин Андрон, да Митря, да пленники — дальше во Псков поехали. Один Гришаня-отрок где-то по лесам скитался, ежели волк какой не сожрал…
Спряталось за набежавшим облаком солнце, упала серая тень на дорогу, пробежала по лугу и, взобравшись на холм, сгинула… как сгинуло в один миг все то счастье, на которое так рассчитывал Олег Иваныч. Вот уж не везло мужику, ни в той жизни, ни в этой!
В жарко натопленной зале на лавках вдоль стен чинно сидели бояре. Их длинные шитые золотом одежды ниспадали на пол красивыми складками. Слева от иконы, в узорчатом кресле, восседал посадник, Стефан Афанасьевич, крупный дородный мужчина с длинной иссиня-черной бородой. Рядом с ним, чуть наклонившись, стоял толмач-переводчик. Не просто так стоял, вестимо. Переводил, толмачил…
