жакет.
— Отстань от меня, Сэди.
— Расслабься. Ты же знаешь, что хочешь малышку Сэди.
— Чего я хочу, так это поговорить с…
— Да, с Лесли. Я знаю. Но сделает ли Лесли это для тебя, док?
Она стянула свитер через голову. Под ним оказалась обнаженная грудь. Это были прелестные груди, полные и упругие для ее возраста и того факта, что она родила двоих детей — и, судя по размеру и форме сосков, кормила грудью по крайней мере одного ребенка.
Прекрасные груди, если бы не шрамы.
Маленькие сморщенные шрамы от ожогов. Больше дюжины только на груди. Еще больше на животе, шее и плечах.
Он все еще мог различить свастику, вырезанную прямо над ее пупком.
Он никогда раньше не видел доказательств воочию.
— Ты хочешь поговорить об этом, Сэди?
Она рассмеялась.
— Поговорить о чем? О моих сиськах?
— Об ожогах. О свастике.
Она сердито оттолкнула его, схватила свитер и подошла к окну. Натянула свитер. Вернулась к своему креслу и полезла в сумочку за пачкой "Уинстон Лайтс".
Сэди курила. Остальные — нет.
— Я не разрешаю курить. Ты же знаешь это, Сэди.
Она с отвращением посмотрела на него и бросила пачку обратно в сумочку. Сэди будет бунтовать, но только до поры до времени. Затем, как и все остальные, она будет вынуждена подчиниться.
— Да пошел ты, док. Поговори со своей драгоценной Лесли. Прекрасно проведи время. Ты, мудак.
Она опустилась в кресло и посмотрела на него. Взгляд смягчился. Ее лицо медленно становилось нейтральным.
Снова Лесли.
Если бы он только мог удержать ее здесь надолго.
Сеанс затягивался. Он уже это видел. Часы на стене над ней и позади нее показывали 2:50. Но все это было слишком продуктивно, чтобы прерваться через десять минут. У него был пациент, который, вероятно, уже ожидал в приемной — ему назначено на три часа. Это был не лучший способ завязать отношения между врачом и пациентом, но мужчине придется немного потерпеть.
Здесь на кону была не только Патриция.
Это дело, без сомнения, создаст ему репутацию. Первая статья, опубликованная шесть месяцев назад, уже во многом способствовала этому. Академическая пресса подхватила ее. Господи, даже "Нью-Йорк таймс". Благодаря классическим "пятнадцати минутам" Уорхола он и его безымянный пациент стали знаменитыми.
Скоро статей станет больше. Первая статья была только началом.
— Лесли.
— Привет. Еще раз привет.
— Мы говорили с тобой о всяких сексуальных штучках, которые они проделывали с Патрицией. Но было и другое, так ведь?
Она кивнула.
— Можешь еще раз повторить это для меня?
— Они проделывали всякие колдовские штучки, — сказала она.
— Какие, например?
— Научили ее всем этим песнопениям и прочему, и все они одевались в черное, а иногда посещали кладбища ночью, выкапывали тела, и что-то делали с костями и одеждой мертвецов, готовили дьявольские зелья для Праздника Зверя или Сретения, и вызывали духов, и…
— Что ты имеешь в виду под "дьявольскими зельями"?
— Моча. И вино. И кровь.
— Чья кровь?
— Их. Чья угодно.
— Продолжай.
— Ну, большую часть времени они проводили в подвале дома Ганнетов. У них там очень большой подвал. Все были голыми. И все должны были поцеловать пенис мистера Ганнета, прежде чем все начнется, как бы выстроившись в линию, а потом начинались песнопения, все много ели и пили, а затем приносили жертву.
— Какую жертву?
— Цыплят. Кошек. В основном собак.
Собакам нравится Кэйти.
Это было удивительно и в высшей степени необычно. Патриция создала эту личность, полностью отождествив себя с умершим или будущим мертвецом.
Мертвые вошли в нее, стали с ней одним целым.
Замечательное упражнение в сострадании.
— А потом был тот единственный раз, — сказала она. — Вы знаете. Ее посвящение.
Голос был тихим и не таким спокойным, как раньше. Неуверенным. Почти испуганным.
Он знал этот тон.
Потому что именно на этом этапе информация Лесли почти всегда останавливалась в прошлом, здесь или чуть дальше. Что-то в этой инициации было очень травмирующим. Из прошлых сеансов Хукер знал, что Патриции тогда было шестнадцать лет — возраст, когда большинство личностей вырываются из нее все разом, становясь стражами у ворот ее рассудка. Он знал, что посвящение произошло в подвале дома ее родителей. И это было почти все, что он знал.
Он посмотрел на часы. Ровно три часа.
К черту время. Ему нужно попытаться.
— Лесли, в прошлом ты не хотела рассказывать мне об этом, я знаю. И я понимаю, что тебе это трудно. Но на этот раз все будет по-другому. Я расскажу тебе, как и почему все будет по-другому. Видишь магнитофон на столе рядом с тобой?
Она посмотрела и кивнула.
— Отличие в том, что на этот раз я записываю твой рассказ. И на следующем сеансе я прокручу запись Патриции. Когда я это сделаю, Патриция узнает и поймет, что они с ней сделали. Она поймет, почему она такая, почему все вы такие. И можешь ли ты догадаться, что произойдет потом?
Она покачала головой.
— Боль прекратится. Еще немного времени, еще немного терапии, и она прекратится.
Он посмотрел на нее и задумался. Он подумал: Доверься мне.
— Расскажи мне об этом, Лесли, — сказал он.
На мгновение ему показалось, что этого не произойдет. Затем она откинулась в кресле и закрыла глаза, а когда снова открыла их, то вспомнила.
— Там был мальчик, — сказала она. — Я не знаю, откуда он взялся. Я имею в виду, не обычный мальчик. Не один из них. Испанец, я думаю, кубинец или мексиканец, примерно возраста Патриции. Патриция приняла много каких-то наркотиков, и мальчик тоже, и они оба были голыми, и они положили ее на стол, на алтарь, а мальчик стоял над ней, все пели, пока он вставлял свой пенис и начал это делать. Он делал это долго, и ей было больно. А потом мистер Ганнет протянул руку с ножом, который у него был, жертвенным ножом, который был очень-очень острым, и он разрезал мальчика… знаете это место, прямо между… яйцами и задницей? Там кожа?
Хукер кивнул.
— Из него текла кровь, кровь стекала по его ногам и капала на алтарь, но, наверное, из-за наркотиков или из-за того, что он это делал, не знаю, сначала он этого не чувствовал, он просто продолжал делать это с ней, но Патриция чувствовала, как скапливается под ней кровь, теплая и влажная, и, наконец, мальчик тоже это почувствовал, он начал кричать и попытался выйти из нее, но к тому времени мистер Ганнет оказался рядом с ним и перерезал ему горло ножом, Патриция кричала, а мальчик
