прапорщиком»? За кого меня принимает? Чуть не поправил: тогда уж товарищ прапорщик. Хотя я по военному билету ефрейтор. Это и заставило промолчать.
Я снова хрипло закашлялся, мало понимая, что красавица говорит. Взгляд мой за блуждал по белому потолку. Какая-то картина и реальная, и нереальная одновременно. И вроде, о том же самом говорим, понимая друг друга, но, как на разных языках. Спросить, что ли про немцев? Про камрадов или делегацию? Или не время? Пугливая какая-то.
Лицо барышни стало серьезнее. Лишь теперь я разглядел, что девушка была одета во все белое. Белый, длинный халат, белый головной убор, похожий на платок, с топорщащими в стороны концами, скрывающий ее волосы полностью. На нем красной толстой ниткой, был вышит ровный крест. Не похожа она была на обычных медсестер с нашего стационара. Кроме одежды было в ней что-то такое, чего не встретишь у советских женщин. Может, актриса? Хорошо в роль вжилась? Или.
«Неужто сестра милосердия?» — промелькнуло в моей голове. — «Какой правдоподобный образ!» Я еще плохо соображал от пережитого недавно. В голове проплывали смутные картины прошлого, которое для меня было самым, что ни наесть настоящим и картины этого настоящего, что по сути было историческим прошлым, минувшим, как минимум, несколько десятилетий назад. Вдруг, словно молния пронзила мое сознание. Церковь, хоругви и свет. Яркий, ослепляющий. А дальше все как на карусели. Аэроплан, взрыв, черный дым, падение, всадники, один из которых спас меня. Припомнились старинные фотографии: видел в музее, эпохи Первой мировой. Да и при царе такие же медсестры были. Но, как такое возможно?! Если я попал в кино, то почему оно такое реальное?! Как выбраться из этой киностудии? Мне на завод надо. Товарищи ждут!
Вероятно, я чрезмерно углубился в свои мысли, незаметно для самого себя закрыв глаза, тем самым заставив вновь волноваться сестру милосердия, так как тут же прозвучали взволнованные нотки ее приятного голоска.
— Господин прапорщик, очнитесь. Не покидайте меня.
— Что? — спросил я, недоумевая и тут же опомнился. — А, простите, сестричка, задумался.
— Вы нас так больше не пугайте, — серьезно заметила девушка. — И так были достаточно в забытьи. Доктор вон, Петр Илларионович, все интересовался, пришли ли вы в сознание. Распорядился непременно ему доложить, как очнетесь.
Я смотрел на это нежное, прекрасное создание и совершенно не вникал в суть того, что она говорила. Внезапно стало легко и спокойно. Я принял ситуацию, решив подыграть всем. Кино, так кино. Нам, комсомольцам, и не такие задачи по плечу! В голове прояснилось, будто я находился сейчас в музее искусств перед шедевром известного художника. Я смотрел на сестру милосердия не отрываясь. Она же, ловя мой взгляд, в смущении отводила глаза и все говорила, говорила.
— Как зовут вас, сударыня, — вырвалось у меня само по себе, чем я еще больше смутил девушку. Ее миловидное личико вновь покрылось розовым румянцем.
— Вы совсем не слушаете что я вам говорю, — пожурила она меня. — Ну вас. Вот доложу о вас Петру Илларионовичу. А он у нас строгий. Заставит рыбий жир пить три раза в день!
— Так как вас зовут, милое создание, — вновь повторил я свой вопрос, и чтобы боле не смущать свою собеседницу, добавил. — Обещаю впредь слушаться вас и исполнять все, что скажете.
— Ох, так уж и все? — засмеялась девушка. — Скажете тоже. Что? И на аэроплане прокатите? И из пулемета дадите пострелять?!
— Зачем вам стрелять? — пролепетал я. — Тем более из пулемета. Такие девушки, как вы, не для этого рождены.
— Мне надо, — серьезно сказала сестричка. — Мне очень надо. Мне надо отомстить!
Я снова зашелся в кашле. Наверное, от волнения. Подивился такой перемене в светлом образе. Ох, и играет хорошо. С чувством! Веришь каждому слову. Настоящий профессионал. Надо не оплошать. И никого не подвести. На миг показалось, что передо мной валькирия сидит и гневно кулаки сжимает.
Впрочем, девушка быстро вышла из образа.
И, поправив на голове косынку произнесла, опять же довольно серьезным тоном:
— Зоя. Простое имя. Ничего примечательного.
— Зоя. — повторил я будто эхо. — Жизнь значит. Красивое имя. Старинное. Редкое. Теперь, так и не называют никого… Каждая вторая, то Лена, то Наташа.
— Да как же не называют?! — изумилась сестра милосердия.
— Ну-с, — дверь палаты, в которой мне довелось оказаться, распахнулась и в нее вошел человек в докторском халате. По всей видимости это и был тот самый, строгий начальник госпиталя, Петр Илларионович о котором говорила Зоя. Пах он забытым с детства лекарством. Хороший артист! Знакомый до боли, только под гримом не узнал. Сейчас и ему подыграю. Где же камеры прячут? Вот прогресс в ГДР на месте не стоит. Все по натуральному и. как в жизни: свет естественный, реплики соответствующие эпохи, образы, запахи. Зачем меня только палить в аэроплане надо было? Я понимаю, что я обычный советский парень с завода, но это вам право не дает меня взрывать. Надо потом заявить протест. — Как вы, голубчик?
— Да, собственно, — попытался ответить я, начиная импровизацию, но не успел ничего сказать, как Зоя защебетала в ответ:
— Петр Илларионович, раненный господин прапорщик пришел в себя с четверть часа назад. Чувствует себя удовлетворительно. Все это время оставался в сознании. Речь ровная, память ясная.
— Так-с, так-с, — разминая пальцы рук, произнес доктор. — Стало быть речь ровная, говорите? Вероятно, это и является причиной того, что вы не соизволили, голубушка, доложить мне сразу же, как господин прапорщик пришел в себя?
