рядом не оказалось, но из мусорного бака торчала старая детская лыжа. Как оружие я бы предпочла лыжную палку с острым наконечником, но выбирать не приходилось. К вящему ужасу моего спутника – он явно не ожидал, что я начну шарить по помойкам, – я вытащила лыжу из бака и острым загнутым концом принялась ворошить кучу тряпья. Где-то с третьей попытки мне удалась подцепить шляпу, я отбросила её в сторону И…
О нет. Я не закричала, хотя по всем законам жанра мне и полагалось завизжать как поросёнок, ужаленный пчелой. Но я смогла сдержаться. Если и вскрикнула, то не громко.
Зато мой спутник оказался куда эмоциональнее. Он выпучил глаза, как камбала, открыл рот – тоже как камбала, пару раз булькнул, опять-таки – как камбала, и, наконец, отчётливо произнёс:
– Вот чёрт! Это что ещё за хрень?!
Более идиотского вопроса я, пожалуй, и не знаю. Я смерила его взглядом и ответила:
– Мыши.
Ну, разумеется, там были мыши, кто же ещё? Штук шесть или семь, я не считала. Самые обыкновенные мыши – маленькие, не больше пальца, светло-серые, они копошились в неком подобии гнезда из тряпок и тихо попискивали. Я не сразу догадалась, почему они не пытаются убежать, и только когда пригляделась повнимательнее, все встало на свои места. Они не могли: их тонкие голые хвосты крепко переплелись между собой, затянулись в узел. Мыши дёргались, пытаясь одновременно бежать во всех направлениях, но, мешая друг другу, не могли даже сдвинуться с места. Я могла бы сказать, что это выглядело мерзко, и не погрешить против истины, но в тот момент почувствовала совсем иное – не отвращение, но жалость.
– Фу, блин! Какая гадость! – громко сказал мой спутник и шагнул вперёд.
Я сразу поняла, что он собирается сделать, большого ума тут не требовалось. Он уже занёс ногу – у него были отличные панковские ботинки из «Кастл-Рока» с толстой подошвой, я и сама мечтала о таких же…
Я не мешкала и секунды. Даже не задумывалась о том, что делаю, – развернулась и со всей дури огрела его лыжей по голове. Плоской стороной, конечно, так что удар получился так себе, но цели своей он достиг. Мой спутник пошатнулся и отшатнулся, а глаза его чуть не выкатились из орбит.
– Ты совсем рехнулась?! – возопил он.
То есть произнёс он несколько другие слова, но суть заключалась именно в этом. А поскольку постановка вопроса не подразумевала ответа, я и не стала себя утруждать. Вместо того снова замахнулась лыжей. Парень дёрнулся, но что-то подсказало ему, что связываться будет себе дороже. Потому он сплюнул, повторил свой пассаж о моём психическом развитии и бросился бежать.
Вот, собственно, и всё. По-хорошему, в этом месте полагается ударная развязка, из всех щелей и подвальных окон должны были хлынуть мыши, и чёрный человек – мышиный король или кем он там являлся – должен был восстать, чтобы… Не знаю. Чтобы отблагодарить меня за спасение или наоборот – покарать. В любом случае, ничего не произошло. Никто не восстал, никто не явился. Я подняла шляпу, накрыла ею мышиный узел и ушла из того двора.
И засим Шахерезада прекратила дозволенные речи…
Они вышли к перекрёстку Лиговского и Обводного и остановились на светофоре, дожидаясь зелёного сигнала.
– И всё же, – наконец заговорила Савельева. – Хвосты в твоей истории так и не связались в узел. Ни на один из вопросов ты не ответила.
– Прости. – Томка развела руками. – Я рассказываю, как было. Могу придумать дюжину разнообразных ответов и объяснений, но правда в том, что все они так и останутся высосанными из пальца догадками. Не лучше ли оставить всё как есть?
Савельева её как будто и не услышала.
– Вот, например, каким образом он разговаривал? Мыши пищали в унисон?
– Может быть, – пожала плечами Томка. – Какая разница?
– Допустим, можно предположить существование некой мышиной телепатии, – не унималась Савельева. – Под управлением мышиного короля целое оказывается чем-то большим, чем сумма составляющих его частей. Что-то похожее можно наблюдать у голых землекопов или сурикатов. Ну а в условиях большого города притворяться человеком – вполне себе выигрышная стратегия… Но это всё равно не объясняет, как они смогли овладеть человеческой речью.
– Вот видишь, – сказала Томка. – Ты уже начинаешь гадать и искать объяснения там, где они совсем не нужны. С тем же успехом это могли быть мыши из подвалов Мариинки - они так пропитались флюидами Чайковского, что обрели разум. Как тебе такая версия?
– Честно? Звучит дико.
– Как и любое другое объяснение. Стоит начать докапываться, и мы неизбежно придём к тому, что всего этого не могло быть. А оно было. В итоге самым разумным решением оказывается принять чудо как данность – радоваться ему или бояться его, но не препарировать, как лабораторную крысу. Чудеса после такого не выживают.
Савельева крепко задумалась, нахмурила высокий лоб, но так ничего и не сказала. А десять секунд спустя – по таймеру на светофоре – вдруг дёрнула Томку за рукав:
– Эй! Смотри…
Томка близоруко прищурилась. На другой стороне улицы, на углу, стоял высокий человек в длинном чёрном плаще и широкополой шляпе, слегка покачиваясь, как деревце на ветру. Лица на таком расстоянии она не разглядела, да и было ли это лицо? На мгновение сердце замерло, но в итоге даже не заколотилось быстрее. Томка почувствовала, как на неё нисходит отрешённое спокойствие: так или иначе, она с самого начала знала, что этим всё и закончится.
– Знаешь, – проговорила она, – пожалуй, я нисколько не удивлена. Если хочешь, мы можем его догнать, и, коли повезёт, это и в самом деле окажется мышиный человек. И опять же – коли повезёт, ты получишь ответы на все свои вопросы.
Савельева тряхнула роскошными волосами, и на долю секунды в её синих глазах мелькнула решимость валькирии, уже готовой броситься в самую гущу сражения исполнять свой валькириевский долг. Но затем она переступила с ноги на ногу и отошла от края поребрика.
– Пожалуй, не стоит. Ты права: пусть тайна останется тайной, а чудо – чудом. Пойдём лучше слушать, как поезда стучат Цоя. Чудес много не бывает.
– И то верно, – кивнула Томка. – Кстати, есть у меня одна история…
На другой стороне улицы человек в чёрном плаще поднял руку и дотронулся до полей шляпы – может, в знак приветствия, а может, поправляя головной убор. Потом развернулся и дёргающейся походкой двинулся в сторону метро. Томка махнула ему вслед, но он не обернулся.
Елена Кондрацкая
Барыта этэннэ[1]
П ервой из коммуналки на Невском пропала Гамаюн. Никто этого не заметил – пернатая девица вечно где-то пропадала. Утром понедельника исчез Домовой. Никто не придал этому значения – он давно грозился съехать, потому как единственный следил за порядком в «местах общего пользования» и всегда громко высказывал своё недовольство по этому поводу. А вот когда из коммуналки пропал Леший, все заволновались.
– Это всё очень странно, – покачала головой Ведьма. Невысокая, молодая, черноволосая и, как и полагается ведьмам, загадочно красивая, она стояла на пороге кухни, прислонившись к дверному косяку, и глядела перед собой огромными глазами. Такими же болотно-зелёными и мутными, как облупленная плитка на стенах. На плече висело застиранное банное полотенце, тощими руками Ведьма прижимала к груди косметичку с золотой надписью «Гусси». В ванной шумела вода. – Ты так не считаешь?
Вампир неохотно оторвал взгляд от экрана ноутбука и облизнулся. Он тоже был молод, а по меркам вампиров, и вовсе юн. Рыжие кудри и бездонные чёрные глаза, которые так нравились романтичным питерским девушкам. И Ведьме – тоже.
– А? Это ты мне? – спросил он.
– Говорю, странно это всё…
Запищал, закипев, чайник, и на кухню зашёл, постукивая костяной тростью, Кощей. Он был лыс, стар и хромал на правую ногу, но спину держал ровно, а подбородок высоко – в Кощее ещё читалась былая стать, и даже потрёпанный спортивный костюм не мог её скрыть.
– Что странно? – прохрипел он, подтягивая на ходу красные треники с белыми полосками.
– Леший. И другие, – сказала Ведьма. – Куда они запропастились?
Кощей повесил трость на спинку стула, выудил из накренившегося шкафа чашку с крупной надписью «Сила в сказках», забросил в неё две чайные ложки растворимого кофе, залил кипятком и только потом заговорил:
– Не знал, что вы дружили.
– С кем? – вскинула брови Ведьма.
– С Лешим. И другими.
Ведьма непонимающе нахмурилась:
– Нет, мы не дружили. При чём тут это?
– А чего вас это тогда так заботит? – цыкнул Кощей, сверкнув золотым зубом.
Проковылял к столу и сел поближе к окну, собирая серой кожей скудный свет, который добирался до квартиры из жёлтого двора-колодца. По стеклу тянулись застывшие дождевые капли. За окном было серо, и на кухне горела, помогая солнцу, потолочная лампа, очерчивая на полу зыбкий жёлтый круг. Но света не хватало: старенькие электроплиты, разномастные стиральные машинки и кухонные шкафы, заботливо
