я. — Гляди, упустишь девушку.
— Да ну тебя! — отмахивается Павел. — Я, вообще-то, автобусом до Сухого добрался. Это ты у нас любишь по лесам бегать, а я по дороге пришел.
Он потягивается, с улыбкой глядя вдаль — на темнеющий посреди озера лесистый островок.
— Хорошо у тебя здесь! А к туристам я завтра утром загляну.
— Завтра, так завтра, — соглашаюсь я. — Идем чай пить.
Мы возвращаемся в дом, и я снова подогреваю чайник. Насыпаю прямо в чашки хорошей индийской заварки, заливаю ее кипятком и накрываю щербатыми блюдцами, чтобы заварка лучше запрела.
— Есть хочешь? — спрашиваю я Павла. — У меня макароны с тушенкой остались.
Павел мотает головой.
— Не хочу. Ты завтра во сколько встаешь?
— Затемно. Разбужу охотников, потом схожу на вторую базу. Часам к восьми утра уже вернусь.
— Вот тогда и разбудишь меня, — весело улыбается Павел.
Я вешаю фотоаппарат на гвоздь и вспоминаю про неприятную историю с Глебом.
— Паша, мне твой совет нужен, — говорю я. — Помнишь того туриста с гитарой? Глеба?
— Это который на нас волком смотрел из-за Веры? Помню, конечно.
— Он сегодня приходил на базу с фотоаппаратом. А охотники как раз выпивали на улице, и он их сфотографировал.
— Зачем? — искренне не понимает Павел.
Ну, да. Сейчас не век сенсаций и сомнительных новостей. Люди еще не привыкли бесцеремонно совать нос в дела друг друга.
— Не знаю, зачем. Но он говорил, что числится корреспондентом в газете.
— Думаешь, он хочет отправить эти снимки в редакцию?
Я зажигаю керосиновую лампу и ставлю ее на стол. Пляшущий огонек освещает стол, а в углах кухни собирается густой сумрак.
Паша хмурится.
— В газете их, конечно, не напечатают. Но шум могут поднять. Ты есть на этих снимках?
— Нет, — отвечаю я. — Меня за столом не было.
— Все равно, история неприятная. А сам парень что сказал?
— Он сказал, что снимал птичку.
— Ты ему по уху не съездил?
— А смысл? — усмехаюсь я. — Не фотоаппарат же у него отбирать с пленкой.
— Правильно сделал, что не тронул его, — кивает Павел. — Хотя, жаль. Знаешь, давай-ка я утром с ним поговорю. Мне показалось, что долго хитрить и отпираться он не сможет — характер не позволит. Слишком вспыльчивый. Обязательно проговорится. Узнаем, что он задумал.
— Ты уверен? — спрашиваю я. — На тебя он тоже злится из-за Веры.
— Тем более, — твердо говорит Павел. — Все равно рано или поздно нам с ним придется поговорить откровенно. А чем раньше — тем лучше.
Я снимаю блюдца с кружек — с них на стол падают горячие капли испарины. Чай заварился отменно — он темно-коричневого цвета, а почти все чаинки разбухли и упали на дно.
— Вкусные пряники, — жуя, говорит Павел. — И свежие. А к нам в магазин такие не завозят. Охотники, что ли, угостили?
— Туристы, — улыбаюсь я. — Они у меня на базе от дождя прятались. Кстати, Вера про тебя спрашивала. Интересовалась, что ты за человек.
— И что ты сказал?
— Как есть, так и сказал, — смеюсь я.
— А она?
— А она попросила передать тебе записку.
Я достаю из кармана смятую бумажку и отдаю Павлу.
— Это ее номер телефона в Ленинграде. Так что…
Не закончив фразу, я многозначительно смотрю на Павла.
— Вот это да! — радостно улыбается Павел.
И тут же растерянно глядит на меня.
— И что мне теперь делать?
— Пригласить на свидание, — улыбаюсь я. — Паша, что ты как мальчишка? Чего ты растерялся?
— Ну, она же в Ленинграде живет, в институте учится. А я? Участковый в деревне.
— Откуда ты знаешь, что она из Ленинграда? Может, она точно из такой же деревни, а в Ленинград учиться приехала. И это телефон общежития. А ее фамилию я, между прочим, не спросил.
Я споласкиваю кружки под рукомойником и ставлю в сушилку.
— И вообще — какая разница? Захотите встречаться — найдете возможность.
— Тоже верно, — кивает Павел.
— Ладно, давай спать.
Я стелю ему на узком старом диване, а себе раскатываю на полу матрас. Спать остается всего часа четыре — и то, если, проснувшись, сразу выйти.
— Спокойной ночи, — говорю я Павлу и гашу керосиновую лампу.
Укрываюсь колючим шерстяным одеялом, закидываю руки за голову и смотрю в темноту.
Путевки я отметил.
Охотников встретил и разместил.
Лодки готовы.
Можно и поспать.
В последний момент я вспоминаю про будильник. Наощупь нахожу его в темноте, выставляю слабо светящуюся стрелку на половину четвертого и с треском проворачиваю ключ, заводя пружину. Ставлю будильник рядом с собой на пол, чтобы сразу дотянуться.
Потом закрываю глаза, расслабляюсь и проваливаюсь в уютную темноту.
Мысли еще крутятся в голове, но почти сразу уплывают далеко-далеко.
А через два часа над озером начинают грохотать далекие выстрелы.
Глава 6
Бах!
Бах!
Два выстрела почти сливаются в один.
На улице тревожно лают собаки.
Я с трудом выныриваю из сна, открываю глаза и вижу белеющий в темноте потолок.
Бах!
Бах!
Эхо выстрелов гулко и мощно катится над водой.
Павел, скрипнув пружинами дивана, поднимает голову.
— Что это? — сонно спрашивает он.
Я вскакиваю и в одних трусах выбегаю на крыльцо, забыв закрыть за собой дверь.
Бойкий радостно лает, увидев меня. Серко тоже присоединяется к приятелю — гавкает пару раз басом, лениво и сипло.
Выстрелы не тревожат собак — мои псы к ним давно привыкли.
— Тихо! — говорю я псам.
Сырая темнота кладет мне на плечи холодные ладони. Ежась от холода, я напряженно прислушиваюсь.
— Фьюить! —слышится легкий свист крыльев.
Над головой, невидимые в ночном небе, пролетают утки.
Бах! Бах!
Стреляют на второй базе. Туда вечером ушел Болотников со своими приятелями.
Я зло стискиваю кулаки.
Павел выходит на крыльцо следом за мной.
— Что это, Андрюха? — снова спрашивает он. — Уже охота началась? В темноте?
Августовская ночь еще и не думает заканчиваться. Небо на востоке только-только начало светлеть — до рассвета часа полтора.
Бах!
Бах!
— Нет, Паша, — говорю я участковому. — Это несколько пьяных уродов хреново расслышали мое предупреждение.
— Пьяные? — хмурится Павел. — С
