Она остолбенело смотрела на меня.
— Да кто вы такой!.. За кого вы себя принимаете?
— Вы думаете, что если бы я тронул вашу сестру, мне потом захотелось бы заниматься вами?
Я все еще удерживал ее на диване. Она перестала вырываться. Грудь ее стремительно поднималась и опускалась. Я наклонился над ней и поцеловал ее груди, долгим поцелуем, одну за другой, лаская соски языком. А потом я поднялся.
— Нет, Лу, — сказал я. — Она не лучше вас.
Я отпустил ее и быстро отступил, потому что был готов к бурной реакции на мои слова. А она повернулась ко мне спиной и заплакала.
VIII
А потом я вернулся к будничной работе. Я закинул удочку, и теперь надо было ждать и предоставить событиям развиваться своим ходом. Я на самом деле считал, что опять увижусь с ними. Джин — не думаю, что она могла бы забыть меня, ведь я видел, какими глазами она на меня смотрела; что же до Лу, то здесь я немного рассчитывал на ее возраст и на то, что я сделал с ней у Джики.
На следующей неделе я получил солидный груз — новые книги, которые стали для меня предвестниками конца осени и приближения зимы; я по-прежнему хорошо вел дела и копил доллары. Теперь у меня была уже кругленькая сумма. Так, мелочь, но этого было достаточно. Мне пришлось кое-что потратить, чтобы одеться во все новое и подновить машину. Я подменял несколько раз гитариста единственного сносного оркестра в городе, игравшего в «Сторк-клубе». Думаю, что этот «Сторк-клуб» не имел ничего общего с нью-йоркским клубом того же названия, но молодые типы в очках с удовольствием ходили туда с дочками страховых агентов или торговцев тракторами из здешних мест. Это приносило мне еще определенную сумму, и я продавал книги тем, кого мог подцепить там. Ребята из банды порой тоже туда забредали. Я продолжал регулярно видеться с ними, и я по-прежнему спал с Джуди и Джики. Я не мог избавиться от Джики. Но это было очень удачно, что у меня были эти две девицы, потому что я был в потрясающей форме. Кроме того, я стал заниматься легкой атлетикой и мускулы мои стали похожи на мускулы боксера.
А потом однажды вечером, через неделю после вечеринки у Декстера, я получил от Тома письмо. Он просил меня приехать как можно быстрее. Я воспользовался субботой и рванул из города. Я знал, что у Тома была причина так написать, и думал, что она была не из приятных.
Во время выборов эти типы по приказу сенатора саботировали голосование; а сенатор Бэлбо, — такого мерзавца надо было еще поискать. С тех пор, как черные участвовали в голосовании, он изощрялся в провокациях. И довел дело до того, что за два дня до выборов его люди разогнали собрание черных и двоих забили до смерти. Брат мой как преподаватель школы для черных, выразил публичный протест и послал письмо и был нещадно избит на следующий день. Он написал мне, чтобы я приехал за ним на машине, потому что решил уехать в другое место.
Том ждал меня в доме, один в темной комнате; он сидел на стуле. Его широкая ссутулившаяся спина и опущенная в ладони голова вызвали во мне боль; я почувствовал, как напоенная гневом кровь, моя добрая негритянская кровь несется по венам и поет в моих ушах. Том поднялся и положил руки мне на плечи. Губы его распухли, и говорил он с трудом. Когда я хотел хлопнуть его по спине в знак утешения, он остановил мою руку.
— Они отстегали меня хлыстом, — сказал он.
— Кто это сделал?
— Люди Бэлбо и Моран-сын.
— Опять он!..
Мои кулаки невольно сжались. Сухой гнев постепенно овладевал мною.
— Хочешь, Том, я прикончу его?
— Нет, Ли. Мы не можем. Жизнь твоя будет тогда кончена. А у тебя есть шанс, ты не несешь на себе знаков.
— Но ты стоишь большего, нежели я, Том.
— Посмотри на мои руки, Ли. Посмотри на мои ногти. Посмотри на мои волосы и посмотри на мои губы. Я — негр, Ли. Мне от этого не уйти. А ты!..
Он замолчал и посмотрел на меня. Он по-настоящему любил меня.
— А ты, Ли, ты должен из этого выбраться. Бог поможет тебе выбраться. Он поможет тебе, Ли.
— Богу на это здорово наплевать, — сказал я. Он улыбнулся. Он знал, как мало я склонен к вере.
— Ли, ты оставил город слишком молодым, и ты утратил веру, но когда настанет час, Бог простит тебя. Бежать надо от людей. Но ты должен идти к Нему, раскрыв навстречу ладони и сердце.
— Куда ты хочешь отправиться, Том? Хочешь, я дам тебе денег?
— У меня есть деньги. Я хотел покинуть дом вместе с тобой. Я хочу… Он замолчал. Слова с трудом срывались с его раненых губ.
— Я хочу сжечь дом, Ли. Его построил наш отец. Мы обязаны отцу всем. Он был почти белый — по цвету кожи, Ли. Но вспомни, что он ни разу не помыслил о том, чтобы отречься от своей расы. Брат наш мертв, и никто не должен владеть домом, который построил наш отец своими негритянскими руками. Мне нечего было сказать. Я помог Тому увязать вещи, и мы погрузили из в нэш. Дом одиноко стоял на краю города. Я оставил Тома в доме и вышел, чтобы окончательно закрепить багаж. Он присоединился ко мне через несколько минут.
— Поехали, — сказал он, — поехали отсюда, потомоу что еще не пришло время, когда на этой земле восторжествует справедливость для чернокожих людей.
Красный огонек помигивал на кухне и вдруг резко разросся. Послышался приглушенный взрыв бидона с бензином, и огонь достиг окна соседней комнаты. А потом длинный язык пламени прорвал деревянную стену, и ветер раздул пожар. Свет плясал вокруг нас, и лицо Тома в красных отблесках лоснилось от пота. Две крупные слезы скатились по его щекам. Тогда он положил мне руку на плечо, мы повернулись и ушли. Думаю, что Том мог бы продать дом; он мог бы доставить неприятности Моранам, может быть, даже уничтожить одного из этой троицы, но я не хотел мешать ему поступать по-своему. А я поступал по-своему. В голове его засело множество предрассудков о добре и божественном. Он слишком честен, Том, и это его погубит. Он полагал, что, делая добро, в ответ получишь добро; но ведь если так бывает — это просто случай. Важнее — отомстить, и отомстить самым изощренным способом. Я подумал о малыше, который был еще более меня, если только это возможно. Когда отец Энн Моран узнал, что малыш ухаживает за его дочерью и они встречаются, это кончилось быстро. Но малыш никогда не покидал этого города, а я больше десяти лет провел вдали от него, и, общаясь с людьми, не знавшими моего происхождения, я мог расстаться с этой отвратительной приниженностью, которую они внедрили в нас постепенно, как рефлекс; мерзкой приниженностью, которая исторгала из изуродованных уст Тома поток слов жалости, и ужасом, который заставлял наших братьев прятаться, заслышав шаги белого человека; однако я прекрасно знал, что, взяв у белого цвет кожи, мы обрели над ним власть, потому что он болтлив и выдает себя перед тем, кого считает равным себе. С Биллом, Диком, Джуди я уже имел на два очка больше них. Но сказать им, что их поимел негр, — это значило почти ничего не добиться. А вот поимев Лу и Джин Эсквит, я взыл бы реванш у Моранов и у них у всех. Двух за одного, и меня они бы не прикончили, как прикончили моего брата.
