Книга 1
У Сциллы
Без тени и света. Без лжи и правды.
Клаус Хентц. Без начала и без конца: памфлет против фанатизма
Издательство Мессии
Париж, пятница, время обеда. Мы у Сциллы, в ресторане на леном берегу. Обычно я обсуждаю финансовые вложения, ценные бумаги, управление имуществом. Я принимаю клиентов у Сциллы. Я банкир. У меня высокое положение. В основном я занят поисками новых клиентов. Не важно каких. Огромные счета, состояния в суммах из десяти цифр. Нужна сноровка, чтобы говорить о деньгах, входить в доверие к богачам, соблазнять будущих клиентов. У каждого есть свои методы, у меня — метод духовника. Предельная искренность. Я соблазняю своих клиентов гурманством: приглашаю их пообедать. К моему несказанному удивлению, маю кто может устоять перед таким искушением. Я приглашаю их, и они доверчиво соглашаются. Пообедать за одним столом — не значит взять на себя какие-то обязательства. Это заблуждение. Зв столом постепенно преодолевается сопротивление, ослабляется защита. Бесплатно пообедать — долг чести. Остальное — вопрос такта.
Так добываются мои доходы. Обедая, я выпытываю. Я потрошу клиента, вытягиваю из него сведения о платежеспособности, подкидываю советы, и все благодаря магии изысканной еды. Чтобы достичь этого, необходимо надежное место для мизансцен. Я выбрал Сциллу в качестве театра моих действий. Это имя поражает. Сциллу особенно часто посещают литераторы. Не бог весть какие, но не голодные. Среди них есть скандальные авторы, успешные издатели, модные интеллектуалы. Говорят, что идеи и деньги вместе не уживаются. Сцилла — доказательство обратного. В этом месте слова чувствуют себя удобно, и с ними делают миллионы.
Без сомнения, я единственный банкир, посещающий Сциллу. Я злоупотребляю парадоксами, удивляющими моих клиентов, придумываю сюрпризы, чтобы их ублажить. И не проявляю никакого недоверия. Кроме того, я работаю осторожно в том месте, которое считают далеким от денег. Здесь я спокоен и уверен, что сумею придумать представление, и оно усыпит бдительность моих клиентов.
Директор Морис держится ближе к входу. Он стоит на страже у красного бархатного занавеса, отделяющего Сциллу от мерзостей мира. Занавес шевелится, и Морис улыбается, принимая посетителей. Почтительно, но без услужливости, ничего фамильярного. Он делает заметку в книге предварительных заказов, осведомляется о пустяках и провожает каждого на его место. Садимся. Можно расслабиться. Прежде чем исчезнуть, Морис протягивает меню Сциллы, такое огромное, что помещается только в обеих руках. Однако зачем его читать, когда появившийся как из-под земли метрдотель обо всем расскажет? Слушаем описания блюд, приготовленных Сциллой. Молчим, затем задаем вопросы. Самые смелые пытаются раскрыть тайну соуса. Напрасный труд. Секрет составляет часть сценария. Наступает время истории вин. Не избежать и историй гербов, замков и подробных описаний почв виноградников, северных или южных холмов, аромата смородины, орехов, черники, сбора позднего и раннего винограда. Выбирать самому бесполезно. У Сциллы ответственный за вина решает все по своему вкусу и настроению, в зависимости от дня недели, от его личных бредней и от суммы счета. Пятьсот или тысяча с персоны? Что касается меня, то я выбираю меню стоимостью в 690 франков. Прежде всего нам предлагают познакомиться (попробовать — уточняет метрдотель) с талантом шефа. У Сциллы знают мой вкус. Очень дипломатично нас убеждают принять самое мудрое решение. Старая тактика. Настал черед мариновать моего клиента. В полной тишине он пробегает взглядом лихо закрученные названия блюд непонятного меню. Он робеет, колеблется. Взглядом просит о помощи. Добрейший метрдотель рекомендует заранее выбранное им блюдо, способное удовлетворить вкус и любопытство вновь прибывшего. Разнообразие и отличный доход позволяют Сцилле пускать пыль в глаза: блюда подает бригада молчаливых, глухонемых вальсирующих официантов — безукоризненно и по-отечески. В течение двух последующих часов ничто не ускользнет от их внимания. Итак, я свободен и могу раскалывать моего нынешнего клиента.
Вдалеке бдит Морис. Он знает всю свою живность и ее привычки. Владея тайной маленьких знаков внимания, Морис превращает гостей в привилегированных особ: лицом к окну, спиной к свету, укромный уголок, свеже-поджаренный хлеб с соленым маслом, хрустящая зеленая фасоль без соуса, немного воды для пилюль, оставленных на скатерти. Морис сглаживает все недоразумения, но он не одинок. Метрдотель, ответственный за персонал, официанты — все выстроились за нашими стульями, чтобы мы могли спокойно есть и обмениваться секретами. Вскоре советы и секреты перетекают от одного к другому, тщательно обдумываются или откладываются на потом, и все это между грушами и сыром. Вся соль разговора состоит в перешептывании. Иногда лицо моего клиента розовеет от удовольствия. Вот он, сладкий миг: я подбрасываю пикантную информацию. Размещение капитала гарантировано, рента переведена.
Я обожаю момент, когда клиент выбирает, опьяненный изяществом места и обслуживания. По правде говоря, я обожаю у Сциллы все. Я прихожу сюда с удовольствием, пользуясь статусом члена совета директоров банка, а мои счета подтверждают его. Я люблю Сциллу так сильно, что стараюсь приходить раньше назначенного времени. Сладостные мгновения. Я один. Сажусь за стол, вытягиваю ноги, оглядываюсь. Мне хорошо. Я дегустирую планету Сцилла, забывая, зачем пришел.
Когда-то я объяснял такое состояние окружающей меня литературной суетой. Не верьте этому. Чудо Сциллы не в этом. Искать надо в другом, поднимите глаза, отрешитесь от зала и шума голосов. Приглядитесь. Волшебство Сциллы таится в ее декорациях. Кто не слышал о картинах и книгах Сциллы? Кто не знает, что на стенах висят портреты писателей, которые из века в век приходили сюда? Что сказать о полках, где собраны их манускрипты? Несметное количество оригиналов произведений — бесценные сокровища Сциллы. Даже для банкиров. Мои чувства рождаются здесь благодаря словам, не имеющим цены, неслыханному богатству, скрытому в пожелтевших рукописях, страницы которых исписаны Вольтером, Руссо, Дидро, Ламартином, Санд, Гюго, Золя, Бретоном… Список такой длинный, что голова кружится. Я давно видел эту коллекцию, но приблизиться не осмеливался. Слишком хорошо осознавал, что именно рассматриваю. Я походил на зеваку, гуляющего по улице Бонапарта и жадно заглядывающего в витрины антикваров. Я обожал издалека.
Если бы Морис не пришел мне на помощь, болезнь продолжалась бы долго. Однажды я оказался один у входа в Сциллу. То ли я пришел раньше, то ли клиент запаздывал, не важно. Морис провожал меня за столик. Он шел впереди, а я, замедляя шаги, успевал читать только названия произведений, вытесненные на корешках. Морис обернулся, улыбнулся и остановился. Так началось мое воспитание. Здесь находятся моралисты. Там мы проходим перед веком Просвещения. Затем классификация исчезает. Погружаемся в романтиков. Умышленный беспорядок начинается с сюрреалистов.
