— Он убил двух девушек, — сказал Картер.
— И владельца гаража, — добавил Бэрроу.
Он проверил, на месте ли кольт, которому надлежало болтаться в районе ляжки, и направился к двери.
— За ним уже следуют, — сказал Каллог. — Судя по последним новостям, они не отстают. Одна машина, заправленная бензином высшего качества, уже выехала, будет еще одна.
— Лучше бы нам уже отчалить, — сказал Картер. — Садись позади меня, — сказал он Бэрроу. — Возьмем один мотоцикл.
— Это не по правилам, — запротестовал сержант.
— Бэрроу умеет стрелять, — сказал Картер. — А если едешь один, не можешь и вести, и стрелять.
— Что ж, выкручивайтесь, как знаете! — сказал Каллог. — А я умываю руки.
Индиан резко тронулся с места. Бэрроу вцепился в Картера, а тот чуть не взлетел. Он сел спиной к спине Картера, они привязались друг к другу кожаным ремнем.
— Замедли, как только выедем из города, — сказал Бэрроу.
— Это не по правилам, — проворчал Каллог почти в то же время и меланхолично посмотрел на мотоцикл Бэрроу.
Он вскинул плечи и вернулся на пост. Почти сразу опять вышел и увидел, как удаляется задний бампер большого белого бьюика, пронесшегося мимо в грохоте мотора. А потом он услышал сирены и увидел пронесшиеся мимо четыре мотоцикла — так значит, их было четыре, — и машину, вплотную следовавшую за ними.
— Б…ская дорога! — пробурчал Каллог.
На сей раз он остался стоять снаружи. Он слышал, как постепенно стихал рев сирен.
XXIII
Ли беспрерывно двигал челюстями. Его правая рука нервно теребила руль; всем своим весом он налегал на акселератор. Глаза его налились кровью, пот струился по лицу. Белокурые волосы слиплись от пота и пыли. С трудом различал он шум сирен позади себя, когда прислушивался, но дорога была слишком плоха, чтобы они стали стрелять в него. Прямо перед собой он заметил мотоцикл и свернул влево, чтобы обогнать его, но мотоцикл сохранял дистанцию, а ветровое стекло его машины вдруг покрылось трещинами и в лицо ему ударили осколки стекла — мелкие кубики. Мотоцикл был почти неподвижен по отношению к бьюику, и Бэрроу целился столь же тщательно, как при стрельбе на стенде. Ли увидел вспышки второго и третьего выстрелов, но пули не достигли цели. Теперь он старался ехать зигзагами, чтобы увернуться от выстрелов, но ветровое стекло покрылось новыми трещинами, на сей раз — ближе к его лицу. Он чувствовал, как с силой врывается воздух в кабину через аккуратную круглую дырку, проделанную куском свинца, какой может выплюнуть 45 калибр.
А потом у него появилось ощущение, что бьюик увеличивает скорость — он приблизился к мотоциклу, но тут же понял, что, напротив, это Картер замедляет ход. На губах его появилась неопределенная улыбка, а нога легко приподнялась с акселератора. Между машиной и мотоциклом оставалось около двадцати метров, пятнадцать, десять — Ли опять нажал на акселератор. Он увидел лицо Бэрроу совсем близко и подскочил от удара пули, попавшей ему в правое плечо; он обогнал мотоцикл, стиснув зубы, чтобы не выпустить руль; лишь бы очутиться впереди — тогда он ничем не рискует. Дорога сделала резкий поворот и дальше пошла по прямой. Картер и Бэрроу по-прежнему висели у него на зажних колесах. Несмотря на амортизаторы, теперь все члены его до предела утомленного тела ощущали малейший толчок. Он взглянул в зеркало заднего вида. В поле зрения были лишь эти двое, и он увидел, как Картер замедляет ход и останавливается на обочине, чтобы Бэрроу уселся нормально, потому что они не могли теперь подвергать себя риску и еще раз пытаться обогнать его.
Дорога раздваивалась, справа в ста метрах по движению Ли заметил какое-то строение. Продолжая наращивать скорость, он бросил машину через свежевспаханное поле. Бьюик резко подскочил и повернулся на сто восемьдесят градусов, но Ли удалось выровнять его под стон металлических деталей, и он остановился перед ригой и добрался до двери. В обеих руках он ощущал теперь колющую боль. В левой руке стало восстанавливаться кровообращение, и эта по-прежнему привязанная к туловищу рука заставляла его то и дело вздыхать от боли. Он направился к деревянной лестнице, что вела на чердак, и вцепился в столбики перил. Он чуть не потерял равновесие, ему удалось, невероятно изогнувшись, удержаться на ногах; он вгрызся зубами в толстый цилиндр шершавого дерева. Он остался на полдороге, задыхаясь; в губу впилась заноза. Он понял, до какой степени стискивал челюсти, когда ощутил во рту этот вкус соленой горячей крови, той горячей крови, которую он пил из тела Лу, меж ее надушенных бедер — надушенных французскими духами совсем не для ее возраста. Он опять увидел изувеченный рот Лу, и ее юбку, заляпанную кровью, и опять что-то блестящее заплясало перед глазами. Медленно, мучительно он поднялся, цепляясь за столбики, еще немного, и вой сирен раздался снаружи. Крики Лу поверх воя сирен, и это двигалось и оживало вновь в его голове, он опять убивал Лу, и то же ощущение, то же наслаждение охватили его, когда он добрался до пола чердака. Снаружи шум утих. С трудом, не прибегая к помощи правой руки, малейший жест которой теперь причинял ему муку, он подполз к слуховому окну. Перед ним, покуда хватало глаз, простирались желтые поля. Садилось солнце, и легкий ветер шевелил траву у дороги. Кровь текла в его правом рукаве и вдоль туловища; силы понемногу таяли, а потом он начал дрожать, потому что к нему вернулся страх.
Полицейские окружили ригу. Он услышал, как они зовут его, и рот его широко открылся. Ему хотелось пить, он обливался потом, и ему захотелось выкрикнуть им в ответ ругательства, но горло его пересохло. Он увидел, как кровь растеклась лужицей возле него, подкатила к колену. Он дрожал, как лист на ветру, и стучал зубами, и когда на ступенях лестницы раздались шаги, он начал выть; сначала это был глухой вой, который стал расти и крепнуть — он попытался достать из кармана револьвер, и это удалось ему ценой невероятного усилия. Тело его впечаталось в стену, как можно дальше от отверстия, где должны возникнуть люди в синем. Он удерживал револьвер, но стрелять не мог.
Шум прекратился. Тогда он перестал выть, и голова его упала на грудь. Он неясно различал какое-то движение; прошло какоето время, а потом пули пронзили его бедро; тело его расслабилось и медленно осело. Струйка слюны протянулась из его рта к грубому полу риги. Веревка, поддерживавшая его левую руку, оставила на ней глубокие синие следы.
XXIV
Люди из деревни все-таки повесили его, потому что он был негр. Под брюками низ его живота был все еще одной большой шишкой, вызывавшей смех.
