Ещё больше меня беспокоило состояние щитов. Местные дежурные техники запросили спецов из Подразделения — обнаружились проблемы с оптоволокном, нужна была замена и переподключение. Южный щит сейчас работал на резервном генераторе, рассчитанном на двое суток беспрерывного действия — проблема должна была быть устранена не позже, чем за выходные. Отключение хотя бы одного сегмента щита могло повлечь за собой серьёзную угрозу — если ветер задует с океана, то город снова окажется в зоне заражения, про тучи и осадки можно было вообще не говорить.
Ежечасные полицейские сводки вещали о задержании группы лиц, пытавшихся войти в «Волмарт» в неурочное время, об изъятии поддельного вип-пропуска у посетителя «Оазиса», о задержании пропагандиста с антирежимными листовками — я даже не хотела знать, что там в очередной раз написали. Всё, как обычно. Всё, как обычно — в режиме вялотекущем, но чертовски нервном.
Я спустилась вниз и прошла через опенспейс к кофемашине — идти вниз, в кафе мне было категорически некогда, да и есть не хотелось. Схватив с тарелки пару крекеров, я засобиралась обратно, мечтая сдобрить огненный чёрный кофе двумя ложечками виски, но чуть не влетела в Левицки. Пришлось задрать голову повыше, чтобы она с высоты своего роста увидела моё рассерженное лицо. Не люблю, когда ко мне подкрадываются.
— Разведгруппа сегодня уже не вернётся, да?
Она выглядела грустной. Я утвердительно кивнула. Были бы свободные руки, приложила бы ладонь ко лбу с досады. Все выходные Дебби Левицки не увидит свой предмет воздыхания. Эти любовные многоугольники в Подразделении меня отчего-то тоже жутко злили.
— Ты можешь подготовить мне статистику по динамике ошибок панели управления среднего сегмента южного щита? А лучше всех трех сегментов. Сбои электрики, помехи, электромагнитные колебания… — я заметила, как забегали её глаза. Кажется, без своего наставника Левицки не могла сделать ни шагу. Я махнула рукой. — Ладно, потом.
Я не знаю, почему так привязалась к этому щиту, и к этой Левицки с её нежными чувствами к главному аналитику. Что-то беспокоило меня. Это гнетущее чувство посещало меня почти каждый вечер, оно тихонько свербело в макушке под конец рабочего дня, а под вечер, ближе ко сну порой сдавливало грудь. Мне словно бы становилось тесно в клетке скелета — я отчаянно хрустела фалангами и разминала шею. Тревожность усиливалась вместе с гудящей тишиной моей квартиры, поэтому я часто задерживалась на работе. После развода, в начале психотерапии я пила снотворное, потом, когда Нэлл отменила их, я научилась справляться с помощью гимнастики и медитаций, старыми, докатастрофными книгами, переведёнными в цифровой формат или симфонической музыкой. Я не разбиралась в стилях и не знала композиторов, просто включала радио и окуналась в стройное многоголосье инструментов, многие из которых были навсегда утеряны. Я не торопилась домой и сегодня, потому что тревога уже запустила свои холодные щупальца мне под кожу, заставляя ёжиться от холода и спасаться горячим кофе, парующим крепким «МакКензи».
Анализы дали отрицательный результат — у жильцов оказался обычный грипп, оцепление сняли, беспорядки удалось предотвратить. Я выдохнула и открыла форму отчёта, которую Максвелл ежедневно отправлял Клиффорду Треймеру. Его нужно было заполнить и отправить до шести вечера текущего дня. Я не начинала, потому что ждала результатов с метеостанции и новостей от разведгруппы. По времени они уже должны были добраться до Промежуточной Зоны.
Я сама подняла сводную статистику по щитам, долго вглядывалась в неё, сопоставляла даты и цифры, никак не понимая, что мне во всём этом не нравится. Вспомнила о Браунинге. Мне не помешала бы его экспертная оценка. Я запаковала файл и отправила ему с пометкой «Терпит до понедельника». Как минимум, всю субботу он проведёт в Промежуточной зоне, понесло же его туда, чёрт побери!
Звонок от Максвелла раздался в половину шестого, за полчаса до окончания рабочего дня.
— Белл, грядёт большое расследование.
— Что случилось?
— Предположительно хорошо протоптанная дорожка к Мёртвой зоне. Возможно, это связано с «Делом Крэйга».
Дело о переброске в Чистую зону токсонитов — образцов океанской воды с максимальной концентрацией токсинов. Открытое полгода назад, оно так и не двинулось с места. Я не знала, радоваться этому факту или нет — в глубине души мне хотелось пустить всё на тормозах. Я надеялась, что после той зачистки оставшиеся на свободе члены пойманной нами банды не рискнут продолжать дело. Но они лишь выждали время. Если так, то мы где-то крупно просчитались. И мы, и военные.
— Составь запрос на имя Стельман, нам нужен допуск в Мёртвую зону, через южный блокпост.
— Что со щитом?
— Работы ведутся. Белл, — закончив приказывать, он позвал меня, чуть смягчив голос, — отправь запрос и иди домой. Отдохни. Если что, тебя вызовут.
Не тратя больше времени, Максвелл сбросил звонок. С колотящимся сердцем я набрала запрос, оформила отчёт и отправила его в администрацию Хоуп Стельман минута в минуту, даже не озаботившись проверкой ошибок и опечаток, которые, наверняка, там были. Хотелось грызть ногти или губы — снова объявилось подсознательное желание навредить себе, хоть и убавленное на минимум. Я взяла в рот пластиковую ложечку от кофе и изгрызла её, словно собака.
Отдохнуть, отвлечься — неплохой совет, учитывая то что в понедельник должен быть плановый медосмотр. Мои запавшие глаза и высокое кофеиновое давление вряд ли понравятся врачам.
После дезинфекции я отправилась в «Крео», как и собиралась. Одноэтажное здание торгового центра было обнесено забором с автоматическим воротами для автомобилей и калитками для покупателей, пришедших своими ногами. Я прислонила удостоверение штрих-кодом к сканеру, калитка услужливо отъехала вбок. Женщина, пытавшаяся зайти в соседнюю, получила предупреждающий гудок из динамика пропускного устройства и выругалась — она пришла не в свой час или исчерпала лимит посещений. Я спиной ощутила её ненавидящий взгляд: инспекторские безлимитные пропуска были для многих мечтой, периодически их даже пытались красть, однако система хитра — при прикладывании удостоверения к сканеру одновременно происходит опознавание лица. Я сразу же направилась к стенду с косметикой, но на пути к нему меня привлёк «островок» с нижним бельём.
Я не покупала себе ничего сто лет. Точнее, ничего красивого. В этом не было практического смысла — удивлять мне было некого, а разглядывание себя в зеркало, разодетой в кружева и сеточки, казалось мне процессом не совсем здоровым. Я подцепила пальцем бежевые трусики, состоящие из двух ниток и прозрачного треугольника с жемчужной «капелькой»-подвеской. Как вообще такое носят? Не проще ли выйти голой? Но всё равно, это разноцветье влекло меня. Я просто смотрела, любовалась, не решаясь поставить знак равенства между собой и этим полётом дизайнерской мысли. Носить такое под рабочим костюмом, а, тем более, под штурмовой униформой… Я даже улыбнулась, представляя свой клоунский вид в женской раздевалке. Смешно. И немного грустно, оттого, что какая-то часть жизни проходит теперь мимо меня. Грустно от несбывшихся надежд и разрушенных планов. От того, что моё разбитое сердце склеил цинизм и равнодушие. Патрик поломал меня об колено и даже не понёс наказания — хорошими надзирателями государство не разбрасывается. Глупо сажать в тюрьму того, кто и так проводит в ней каждый день, год за годом — так сказал мне судья…
