В ходе приема внимательно наблюдаю за хозяйкой: она еще молода, недурна собой, обладает весьма благородными манерами и, в той степени, насколько этого можно ожидать от тибетцев, довольно чиста. Одна деталь, однако, безусловно, не может нам понравиться: некая черная паста, намазанная под глазами, содержащая в изобилии желтые семена горчицы, – что-то вроде украшения, к которому тибетские аристократки питают особенное пристрастие, но нашим дамам я бы не осмелился его предложить. Губернаторша одета в длинное платье красной шерсти с передником в желтую и коричневую полоску с зелеными крестиками по полям.
Заботы правительства не чрезмерны; народ спокоен и законопослушен, более из страха репрессий, нежели из уважения к власти. Подданные, практически, самоуправляются: для тех, кто грешит, – штрафы, порка и в крайних случаях смерть. Дзонпонесса занята своими интересами более, чем подданными. Как я уже сказал выше, именно она хозяйничает, руководит и управляет всей торговлей и не теряет ни единой возможности выгодно продать что-нибудь. Этим, впрочем, никого не удивишь. По своей природе тибетец – это торговец: он старается выжать прибыль из самого ничтожного пустяка, и надо признать, что лучшие торговцы – монахи. Многие из них оставляют праздное монастырское житьё-бытьё ради приключений торговли. Большая часть встречаемых нами мирян делится на две категории: паломников и торговцев.
После визита к гражданским властям необходимо нанести визит к властям религиозным. Монахи желтой секты располагаются на берегу реки, как это принято в жаркие месяцы: немного зелени, немного влаги, немного свободы после тесных келий монастыря со всей вонью и бесцветной обыденностью его жизни.
Познакомившись с монахами, разбившими импровизированный лагерь на берегах Мапчи, и завоевав их доверие, 29-го поднимаемся в монастырь с визитом к кампо. Кампо – молодой доктор теологии, уроженец Монголии, получивший, однако, образование в Лхасе. Очень интеллигентен и, в сравнении со своими подданными, довольно благороден в обращении. Живет всегда здесь, наверху, в своего рода добровольном заточении, в комнатах, которые являются для него одновременно и храмом, медитируя и, в особенности, занимаясь науками.
В монастыре не сохранилось ничего древнего. Нашествие догра [10] разрушило его и привело в запустение, подобно окружающим его замкам.
Довольно интересно отметить еще живое предание, сохранившееся в монастыре, по которому он был возведен монахом-монголом, впоследствии тибетским военачальником, Галдеценом (dGa’ ldan tshan), возглавлявшим поход против Ладакха и разбитым в битве при Басго около 1650 года [11]. Но так как по договору, который последовал за этим событием, провинции Гуге и Пуранг отошли к Лхасе, очень может быть, что данное предание получило распространение в относительно недавнее время, то есть тогда, когда исчезла всякая память о политической независимости края; в любом случае, монахи рассказывают мне с глубоким убеждением, что в большом чортене, внутри главного храма, якобы находятся останки монгольского полководца.
Монастырь сакьяпа известен просто как Сакья-гомпа, то есть «монастырь сакья», не имея какого-либо особого имени, если же таковое и имелось, от него не осталось никакого следа.
Монахи собрались в храме. Сегодня праздник – 14-й день нисходящей луны. Служба торжественна. Сидя бок о бок, в два ряда, на подушках, монахи произносят молитвы и литании – кто по памяти, кто читая по книгам, в которых слова часто скрыты под слоем грязи и жира. Ритуал призван подвести посвящаемого к слиянию с высшей сущностью вещей, из которой в пятиступенном процессе, символически представляемом пятью Буддами, берет начало творение во всех своих бесчисленных формах. Литургия весьма сложна: возложение мистической пятиконечной тиары; затем, на нее – освященной ленты; труднопостижимые ритуальные эзотерические жесты рук, иногда свободных, иногда держащих ваджру и колокольчик – символы, соответственно, космического сознания, из которого всё происходит, и норм жизненного поведения, которые приводят к слиянию с ним.
Каждый лама сидит напротив небольшого инкрустированного столика, на котором находятся кимвалы, полная пива (чанга) раковина и несколько горстей ячменя; в ходе церемонии, после сменяющихся звуков колокольчиков и кимвалов, молящиеся пьют мелкими глотками немного чанга, наливая его во впадину на ладони, образующуюся между раздвинутым большим пальцем руки и поднятыми вверх остальными пальцами. Затем совершают то, что по терминологии обряда называется «пятиступенным посвящением», то есть «закладывают» в пять психофизических центров, расположенных в пяти разных частях тела, некие мистические силы, согласно особым магическим формулам, разбрасывая направо и налево правой рукой, которая одновременно сжимает ваджру, зерна ячменя.
В то время как разбрасывание ячменных зерен означает рассеивание противных сил, которые могут нарушить ауру святости, окружающую церемонию, пятиступенное посвящение реализует в посвящаемом единство макро- и микрокосма: пять психофизических центров соответствуют в нас этапам космической эволюции, символизируемым пятью высшими Буддами. Так как наше «я» едино со всем окружающим нас, в своей беспредельной спирали эволюции и инволюции оно представлено на земном плане процессом дыхания. Таким образом медитирующий теряет ощущение самого себя как отдельной личности и сливается с Космосом.
Кимвалы и барабаны сопровождают хриплый звук длинных труб из посеребренной меди. Обряд прерывается на несколько минут: монахи набираются сил, делая большие глотки чая, который храмовый служка подливает в их чашки с предупредительной готовностью.
Для того чтобы присутствовать на церемонии и получить разрешение на фотографирование различных ее этапов и разнообразных жестов в ходе обряда, даю щедрое вознаграждение настоятелю – немалую сумму для всей братии, и прошу повторить службу для собственной пользы духовной. Я становлюсь на колени, произношу молитвы, меня кропят освященной водой из роскошной, напоминающей нашу крестильную, чаши, украшенной павлиньим пером. Только так открываются двери святилищ и можно быть допущенным к сохранившимся мистериям буддийской литургии, которые некогда приводили посвященных к высшему блаженству.
Однако не в монастырях сохраняются духовные сокровища буддийского опыта. Символические действия ритуала, при котором мы присутствовали, были задуманы неведомыми аскетами таким образом, чтобы вызвать в посвящаемом освобождающее преображение. Обряд, в котором изначально участвовали лишь учитель и ученик, предусматривал постепенное восхождение ко всё более высоким ступеням духа. Но ритуал, перенесенный впоследствии в среду широких слоев религиозной общины, постепенно утратил свое символическое значение и психологическую действенность; из эзотерического обряда посвящения он трансмутировался во внешнюю форму, часто ничем не наполненную.
Тот же процесс политического упадка, который опустошил страну, наблюдается и в религиозной жизни: на смену мистическому рвению, превратившему этот край в одно из самых прославленных мест в истории буддизма, пришло слепое почитание буквы. Даже храм, который мы осматривали, – убог, грязен и неухожен; произведения религиозной живописи и священные свитки уложены беспорядочно, изодраны и засалены. Книг мало; те, что есть, обернуты в какие-то пыльные ткани, их никто не открывает и не читает, не в силах понять их смысла. Да и поведение монахов довольно распущенное; монахи школы желтых шапок должны строго соблюдать обет безбрачия, не есть мяса и не пить вина. Однако монахи разных школ красных шапок, как например сакьяпа, живущие в этом монастыре, менее ортодоксальны. Возможностей согрешить предоставляется немало; женские монастыри стоят, как правило, рядом с мужскими, – монашки, нередко молоденькие и миловидные, прислуживают в мужских монастырях: носят воду, готовят пищу, прибирают, входят и выходят беспрепятственно.
