отношений, лайфхаком начинающему ловеласу, «ты» хлопает дверьми, не прощаясь, или, ласково оскалясь, фамильярничает с малознакомой симпатичной особой, и та воспринимает «ты» как должное, как верность современному этикету, который давно уже стал никому не нужной стершейся этикеткой.
Дистанция между людьми исчезла, личное пространство скукожилось, как шагреневая кожа, мир стал узок и лишился воздуха, повсюду бродят неприкаянные люди, то и дело натыкаясь друг на друга, тыкая друг в друга пальцами и смущенно матерясь.
«Вы» – вызов стылому ощущению немоты – внезапно обрело иной смысл, наполнившись теплом и светом.
…Ровно в три часа, пройдя мимо ратуши, наискосок через площадь, и даже не взглянув на костлявый костел, Ян остановился возле дома Шляфера. По дороге он успел зайти в цветочный и купить букет цветов для Тани, составив его из хризантем, роз и гвоздик; именно так, в этом порядке: сначала отобрал хризантемы, белые, как ослепительный снег, затем добавил красных роз и гвоздик нежно-салатового – будто прозрачного – цвета, оттенявших буйство красного и белого. «Этюд в красно-белых тонах» – так мысленно назвал Ян этот букет.
Таня пришла на свидание минута в минуту, в тот момент, когда минутная и часовая стрелки на больших ратушых часах вытянулись – как во фрунт – в одну сплошную вертикальную линию.
– Это вам. – Ян протянул ей букет.
– Спасибо, – Таня грустно улыбнулась, – мне никто давно уже не дарил цветы. А хризантемы – вообще мои любимые…
– На Востоке считают, что хризантемы – символ счастья.
– Такой Восток мне близок.
– Стало быть, Ближний Восток.
– Нет, ближний с Востока.
Они рассмеялись.
– Пойдемте, Таня, – Ян осторожно взял ее под руку, – а то Шляфер, чувствую, мне позавидует и примется за нас с вами. Это не он, случайно, наблюдает за нами с чердачного окна? В вашем городе столько мистики, что я не удивлюсь. Знаете, я здесь впервые, и у меня такое ощущение, что я стою перед старым-старым бабушкиным сундуком, который хранит множество тайн, и стоит мне его только открыть, как оттуда вспорхнут потревоженные мною призраки прошлого.
– Бабушкиного сундука не обещаю, но кое-что покажу.
– Интересно – что?
– Увидите. Пойдемте.
– Куда?
– Тут недалеко. Надо завернуть за угол, там стоит моя машина.
– Я открываю в вас новые таланты. Вы водите машину?
– Да, и давно.
Действительно, за углом стоял, приткнувшись к бордюру, новенький «ситроен». Таня открыла двери, бережно уложила букет на заднее сиденье, а затем села за руль. Ян сел рядом, и буквально через минуту автомобиль сорвался с места.
На мгновение Яну показалось, что водитель настолько хорошо знает город, что мог бы водить с закрытыми глазами.
Наверное, есть нечто в быстрой езде, подмеченное еще малороссом Гоголем (кажется чем-то мистическим, что в творительный падеж странным образом вмешался Голем – искусственный человек из глины) в его знаменитом поэтичном отрывке, который многие поколения заставляли учить наизусть суровые школьные словесники, заставляя юных школяров проборматывать эти стремительные, полные воздуха и легкости строки.
«…И какой же русский не любит быстрой езды?»
Ничего не изменилось с тех пор, только «стальной конь» пришел на смену спешащей лошадке, а ощущение осталось, будто подхватывает тебя на крыло невидимая сила и несет куда глаза глядят; «Эх, прокати, птица-тройка, кто тебя выдумал?» – и миг этот кто-то выдумал – ангел или бес, – миг, когда рядом с тобой Таня, невозмутимая, как какое-то древнее божество. Она искоса поглядывает на Яна, словно проверяя невзначай, нравится ли ему эта быстрая езда, но больше смотрит на дорогу, впитывая воздух скорости, просачивающийся через полуоткрытое боковое окно.
Не прошло и пятнадцати минут, как «ситроен», лихо преодолев подъемы и спуски, вылетел на окраину, а еще спустя пять минут остановился возле пятиэтажного особняка, стоявшего особняком среди повсюду разбросанных живописных каменных и деревянных домиков с небольшими палисадниками, а далее, за этими домиками виднелись лесистые холмы; растительность была густой – преимущественно многолетние сосны и ели; еле-еле взгляд отыскивал редкие дубки или вкрапленные липы и осины, буквально терявшиеся среди соснового братства.
На особняке не было никакой вывески, и не угадывалось присутствие людей.
– Вообще-то лет пять назад этот дом построил для себя богатый подрядчик, но прожил в нем полгода и умер, а жена его потом переделала жилище в гостиницу, – пояснила Таня. – Там всего двадцать номеров, но на этой неделе так получилось, что старые постояльцы выехали, а новые пока не заехали.
– Только не говорите, что вдова этого подрядчика – вы… – Ян вышел из машины, зашел с другой стороны и подал руку Тане, которая, вытащив ключи из зажигания, оперлась на руку Яна и, выйдя, пультом заблокировала двери в машине.
– Хозяйка этого отеля, если его так позволено будет назвать, моя подруга, – Таня внимательно посмотрела на Яна, – и она отдала мне ключи. Сегодня этот особняк – наш, Ян. Вы мечтали когда-либо получить в свое распоряжение особняк?
– Одна моя знакомая говорила мне, что любит мечтать, представляя себе старинный замок, где в большом зале горит камин, на ковре распростерлась огромная собака, а она сидит в кресле, задумчиво глядя в окно, за которым, кружась, падает снег. Лет десять назад, когда у нас с ней был роман, она, видимо, в порыве нежности сказала, что в своих фантазиях видит меня рядом с собой.
– А вы видели ее в том зале?
– Не знаю. – Ян пожал плечами. – Красиво, но несбыточно. Да и я, как появился в том замке, так – через какое-то время – и исчез.
– Забыла сказать еще об одной любопытной детали. – Таня решила перевести тему разговора.
– О какой?
– Место, куда мы приехали, одна из точек пентаграммы…
– Значит, где-то неподалеку отсюда Ведьмина гора.
– Она всегда с нами. – Таня махнула рукой в неопределенном направлении. – А впрочем, добро пожаловать в замок, сударь!
Она достала из маленькой сумочки ключи и открыла железную узорную калитку. Узкая, вымощенная булыжником дорожка вела к входу, слева от него стояла беседка, увитая плющом, чуть поодаль еще одно здание из двух этажей.
– Это бассейн с тренажерным залом и с сауной, – Таня показала на здание, – но нам сюда.
За дверью особняка скрывался огромный холл, больше похожий на восточный сераль. Посредине зала расположился фонтан, правда, недействующий, фоном вдруг зазвучала какая-то пряная восточная музыка, с потолка свисали лианы, а в воздухе пахло ароматным дымком кальяна, а может, еще каких-то благовоний.
Таня остановилась рядом с цветной фреской, изображавшей шамаханскую царицу в шелковых шальварах, и Ян заметил:
– Вы хорошо сюда вписываетесь, у меня такое ощущение, что прячете в сумочке маленький
