его!
— Долой! Вон! — закричала толпа. — Молчать!
Турцо схватил её за руку.
— Уведите её, — приказала Мария, — но никто не смеет оскорблять её.
— Мы ещё увидимся, — крикнула фаворитка, когда её обступили магнаты. — Будь ты проклят! Я проклинаю твой престол!
— В башню её! — закричала толпа.
Королева быстро подошла к Цетрику, сбросившему маску, и приказала ему:
— Цетрик, охраняй её! Ты отвечаешь мне за неё. Если понадобится, защити её оружием.
Цетрик молча повиновался.
Мария, оборачиваясь к магнатам, увидела Заполию, который, казалось, равнодушно стоял в толпе. Королева медленно направилась к воеводе и, сняв перчатку, бросила её к его ногам. Тот наклонился и с улыбкой поднял её.
— Я принимаю вызов, — спокойно ответил он, — и буду бороться до тех пор, пока рука, носившая эту перчатку, не будет принадлежать мне.
Эти слова вызвали сильное волнение в зале. Однако королева успокоила толпу одним взглядом и сделала Заполии знак удалиться. Тот низко поклонился и вышел.
В воротах замка его остановила тёмная фигура.
— Это ты? — спросил воевода.
Бывшая королевская наложница бросилась к нему на шею и, глядя на тёмное небо, усеянное звёздами, сказала:
— Мне кажется, что я теперь — упавшая звезда. Я должна ухватиться за тебя, чтобы не скатиться в пропасть. Отомсти за меня, Заполия!
До них донеслись звуки весёлой музыки.
— Музыка! — со смехом воскликнул воевода. — Веселитесь и радуйтесь! Скоро раздадутся трубный глас и барабанный бой, и ваш престол будет разрушен; тогда вся Европа узнает, кто такой Заполия!
VII
Домашняя жизнь королевы
Сейчас же после коронации в стольном Белграде король Людовик II со своей молодой супругой отправился в Офен, куда вступил очень торжественно, и поселился в замке.
Зима вступила в свои права и покрыла всю местность толстым снежным ковром. Горы, окружающие Офен, как белые великаны, смотрели в окна замка, а городские валы опоясали город как лебяжьей опушкой.
На другое утро после своего прибытия молодая королева, полуодетая, стояла у окна своей спальни и любовалась прекрасным зимним пейзажем, напоминавшим ей родину. На её красивом лице лежал отпечаток грусти, сосредоточенности и мрачной решимости.
Шуршание платья за спиной вывело её из мечтательности. Вошла графиня Лаленг и доложила о приходе шталмейстера короля, который непременно хотел видеть Марию по важному делу.
Молодая королева накрыла голову фламандской сеткой, накинула короткий плащ и приказала ввести Цетрика.
— Что привело вас ко мне, друг мой? — приветливо проговорила она, опускаясь на мягкую скамью.
Цетрик молча подошёл к ней и, упав на колени, взволнованно проговорил:
— Я пришёл просить у вас прощения.
— В чём же?
— В том, что я помогал королю в ту роковую ночь на маскараде. Простите меня! Я всегда служил королю верой и правдой, а потому простите мне, что я служил той женщине, которую мы все проклинаем. Я вижу и понимаю теперь, что исполнять волю короля значит погубить его. Вы явились, чтобы спасти его, и отныне я не буду исполнять ничьих приказаний, кроме ваших.
Королева протянула ему руку и, подняв его, с радостью проговорила:
— Благодарю тебя, Цетрик!.. Ты можешь много сделать для короля, потому что ты целый день с ним. Если ещё возможно спасти твоего господина, то это можем сделать только я и ты.
Цетрик снова опустился на колени перед Марией и поцеловал край её одежды.
— Я не могу больше оставаться, — сказал он, — потому что иначе моё отсутствие заметят. Если король узнает, что я здесь, то не будет больше так доверять мне, как до сих пор. Позвольте дать вам ещё один совет. У короля доброе сердце, но слишком пылкая фантазия, здесь-то и таится корень его болезни, а потому старайтесь действовать на его фантазию, окружайте всё дымкой поэзии. Наряжайтесь сами; красивым нарядом вы достигнете больше, чем просьбами и мольбами. Завладейте его воображением — и вы будете его повелительницей и владычицей.
Мария улыбнулась, кивнула своей красивой головкой и отпустила Цетрика. Затем, одевшись, она приказала позвать министра финансов, крещёного еврея Черенцеса.
Это был один из самых оригинальных людей при дворе Людовика II. Многие ещё помнили маленького Черенцеса, когда он с котомкой на спине и аршином в руках ходил с товаром из одной деревни в другую и писал свои счета мелом на дверях домов. Теперь он был великим человеком: заседал в совете короля, имел высокий чин и орден; его дочь была важной дамой, и он решил выдать её замуж только за магната или палатина. Однако, несмотря на всю свою важность, он не мог отделаться от своих еврейских манер. Он вошёл к королеве, делая множество поклонов, потирая руки и скромно улыбаясь. Королева предложила ему сесть; министр поместился на самом кончике стула и тихо спросил, что угодно её величеству.
— Мне нужны деньги, — непринуждённо начала Мария.
— Деньги? — дрожащим голосом повторил Черенцес. — Деньги? Но где же мне взять их, когда во всей стране нет ни одной монетки?
— Где взять денег? — ответила королева. — Из ваших железных сундуков и больших мешков.
— Каких мешков? — спросил еврей, бледнея как полотно.
— Из мешков, которые спрятаны в подвалах вашего дворца, — сказала Мария.
— Да покарает меня Господь! — воскликнул он, размахивая руками.
Королева с улыбкой посмотрела на еврея, а потом весело проговорила:
— Замок Офен — не разбойничий притон; я не хочу от вас подарков, и ваши сундуки останутся в целости!
С этими словами она поднялась, достала большую шкатулку и вынула из неё чудное бриллиантовое ожерелье.
Глаза министра заблестели; он надел большие круглые очки и стал рассматривать бриллианты.
— Хотите это в залог?
— За сколько? — спросил еврей, продолжая любоваться драгоценностями.
— За двадцать тысяч талеров, — ответила королева.
— Много денег! — воскликнул еврей. — Но бриллианты — хороший залог, и я хочу услужить вам. Сейчас принесу деньги, — сказал он, забирая ожерелье.
— Это дело должно остаться между нами. Понимаете? — добавила королева.
Час спустя в комнате её величества стояло сто мешков, по двести талеров в каждом.
Молодая, энергичная королева немедленно начертала план своего обращения с супругом. Хотя её правдивой и открытой натуре и претила неискренность, но она была настолько умна, что понимала необходимость предпринимаемых ею мер.
Когда Людовик приходил утром к супруге, чтобы
