угол комнаты и достает младенца из люльки, завернутого в целый ворох тряпок.
— Вот она, — говорит девка с улыбкой, — ну просто ваша копия, князь Ивар. — Я когда впервые увидела вас, так и подумала, что ребенок, должно быть, пошел в вас, а не в вашу покойную супругу. Говорят, она была очень доброй…
— Заткнись, — прерываю я девку и подношу факел поближе к лицу младенца. От треска огня младенец открывает глаза, а затем и рот, а потом щурится. Я мог бы поклясться, что глядя на меня, дитя улыбается. А в следующее мгновение начинает вытягивать крохотную ручонку, словно хочет потрогать мои волосы.
— Все дети на одно лицо, — жестко говорю я, пытаясь найти в чертах младенца хоть что-то похожее на барона Ридли.
Почему мое сердце так бьется?
— Дай нож, — говорю я распорядителю сухим голосом.
Он вынимает из ножен маленький острый клинок, больше похожий на нож для чистки овощей, чем на боевое оружие.
— Князь, — останавливает меня Даррен, — быть может лучше я?
— Твои руки дрожат, а ноги едва держат, — говорю я.
— Зачем вам нож? — спрашивает девка с ужасом прикрывая рот. — что вы будете делать?..
— Держи младенца, крепче, — говорю я и прикасаюсь кинжалом к коже ребенка.
На коже тут же выступает крохотная капля крови.
Даррен уже держит на готове маленькую колбу, в которую я осторожно собираю несколько капель рубинового цвета.
— Перевяжите рану, — бросаю я, пытаясь не обращать внимания на крик младенца, отворачиваюсь, и выхожу из комнаты.
Когда Даррен дрожащими руками задвигает засов двери, я говорю ему:
— Найди мне кровоеда как можно быстрее. И назначь встречу с Ридли на завтра.
12
Холодные брызги волн, разбивающихся о прибрежные скалы, даже отсюда, из прорехи в обивке повозки, кажутся обжигающе ледяными.
— Почти приехали, — восклицает мать Плантина, — скоро вы вступите в свою новую жизнь. Море не даст вам забыть о изменчивости бытия, а мертвый лес, научит вас смирению, которое лишь одно способно даровать вам искупление, заблудшие вы души.
Она говорит распевно, словно читает молитву, я слушаю слова ее с дрожью, то ли от страха неизвестного, то ли от холода, пронизывающего всю повозку здесь, на побережье.
Когда наша телега, наконец, останавливается, тишину раздирает крик матери Плантины:
— Вытряхивайтесь, грешные души, мы приехали! Запомните этот момент — лучший момент в ваших жалких жизнях!
Я касаюсь плеча Клементины и выскакиваю наружу вместе с остальными, оставляя ее внутри.
Оглядываюсь по сторонам, впитывая унылый пейзаж, который теперь, похоже, будет моим домом и кутаюсь в свое жалкое платье, ничтожное против ледяного ветра.
Древняя крепость, служащая домом для обитателей монастыря, прорезает волнующуюся поверхность моря, словно вбитый в скалы клин. Полоска прирбрежного песка кажется свинцово твердой и ледяной, более ледяной, чем камни дороги, на которой мы стоим, со страхом глядя на это безрадостное творение природы и рук человека — северную обитель.
— Когда-то и я явилась сюда, чтобы смирить свою плоть и отдать себя служению, — говорит Мать Плантина, тяжело дыша, после того, как спустила свое жирное тело с повозки, — Была такой же жалкой грешной девкой, как вы. Но бог помиловал меня и вознес, сделав человеком! Я прошла по мосту в крепость, а душа моя наконец, обрела связь с высшим созидателем всего сущего!
Мать Плантина обходит всех по очереди, заглядывая в глаза, и, наконец, останавливает свой покраснелый взгляд на мне. Я вижу прожилки красной паутины вен на ее щеках, так близко она приблизила свое лицо к моему.
— Ты, что же, светлость, позабыла о своей подруге? Зови эту полудохлую шлюху, пусть выходит из повозки, — говорит она мне, злорадно улыбаясь, пусть поглядит на море и вдохнет этот чудесный холодный воздух. Пусть разделит с нами эту радость начала новой жизни. Или она страшится предстать перед ликом очищающего моря и нашего бога?
— Она не может идти, — говорю я сдавленно сквозь зубы. — Ты же знаешь это.
— Тогда вытащи ее волоком, проклятая грешница! — Кричит она мне в лицо и дает пощечину, от которой начинает гореть щека.
— Не смей меня трогать, — говорю я, едва сдерживая дрожь в голосе.
— А то что? — спрашивает она шипя мне на ухо, — мы приехали, я свуой долг выполнила, как только я передам тебя в руки настоятельнице, ты больше не моя забота, как и сохранность твоей сиятельной задницы. Если ты не вытащишь свою подругу-шлюху, никто не будет делать этого за тебя. Она так и сдохнет тут, а ночью станет кормом для диких кошек. Ее смерть будет на твоих руках. Сестры пальцем не пошевельнут, чтобы помочь ей, я лично за этим прослежу.
Она отворачивается от меня и возвышает голос:
— Вы все отправляетесь со мной, никто не смеет помогать сиятельству, все следуют за мной по мосту в крепость.
— Мы и не собирались, — говорит злорадно Бэкки, беззубая тетка лет сорока, которая успела за время путешествия стать любимицей нашей надзирательницы.
Кучер и охранники снимают с повозки тяжелые ящики, и тащат их к зданию, а за ними тянется пестрая вереница продажных девок во главе с матерью Плантиной, которая на их фоне выглядит словно клякса среди полусгнивших оборванных цветов.
Я с тоской смотрю на лошадей, которых обступили молчаливые монахини, работающие на конюшне. Конечно, они не дадут мне уйти. Да и куда я пойду теперь, без Клем?
— Простите, — обращаюсь я к ним, но они оттесняют меня в сторону, словно я не человек, а какая-то вещь, и по прежнему не говоря ни слова, молча уводят лошадей, падающих с ног от усталости после долгого изнурительного перехода.
С тоской смотрю на дорогу, по которой мы сюда приехали.
Надо было бежать, когда была возможность.
Перевожу взгляд на лес и вдруг вижу черную тень, перебегающую от одного толстого ствола дерева к другому. В сердце тут же вспыхивает огонек надежды. Неужели это он? Неужели тот самый волк? Вдруг тень замирает и я вижу два желтых глаза, что смотрят прямо на меня.
Ошибки быть не может, он здесь, он шел всю дорогу за нами.
— Прячься, говорю я одними губами, боясь, что монахини заметят его и скажут охране. Но по счастью, они ухаживают за лошадьми и смотреть на лес им нужды нет. И мне кажется, что даже если бы они были свободны, они бы просто стояли на месте, тупо уставившись в землю. Настолько пустыми и безжизненными кажутся их лица.
Что с ними тут делают?
Нужно бежать отсюда как можно скорее. Но я не могу бросить Клементину.
Вспоминаю,
