снайпер в коллиматорный прицел, а теперь он ушел, и остался только чувак с биноклем, который не может причинить вреда. И даже скорая покупка дачи уже не нависала дамокловым мечом.
Словно кто-то расколдовал наш ряд у двери, и он перестал считаться отстойным, над нами больше не нависало облако враждебности, и дышалось свободнее.
Получается, у меня осталось два с половиной доброжелателя: Райко, Баранова и Семеняк, причем последняя — и есть половинка: куда Баранова, туда и она.
На третий урок пришла Фадеева, представительница древнейшей профессии. Рано вставать она не привыкла, вот и проспала. А с дороги ее выгнал ливень. Ну какие клиенты? Где и как их искать?
Так, глядишь, скоро школа из зоны дискомфорта станет зоной комфорта, и я постараюсь сделать, чтобы не только моим друзьям тут было хорошо.
Парни в казарме рассказывали мне-взрослому, что некоторым в школе нравилось больше, чем дома, и они не могли дождаться сентября, чтобы увидеться с друзьями. Я же с двадцать девятого августа впадал в меланхолию.
Повлияет ли на одноклассников изменение климата в коллективе? Пробудит ли тягу к знаниям? Откроет ли им двери в нормальные учебные заведения? Нормальные заведения — ответственные должности, когда человек имеет право голоса и правда может на что-то влиять хотя бы локально. По сути, я запускаю цепную реакцию.
Так я думал, возвращаясь домой. Периодически прилетали мысли о Борином конкурсе. Столько всего навалилось, что вылетела из головы дата, когда объявят победителя. По идее, это должно свершиться сегодня. Хоть беги, смотри на стенд. Вроде рисунков там не было вообще, да и Борис молчал. А если бы ждал результаты, все уши прожжужал бы.
Вот сейчас домой приду и узнаю.
Еще ж у родителей дни рождения один за другим: сперва у мамы, на следующий день у отца.
Мысли в голову лезли не о насущном. Сегодня мне надо решить вопрос с дачей и постараться отправить бабку Тима восвояси. Думаю, задерживаться она не будет, укатит первым рейсом. Если что, поспособствую, проводники-то знакомые есть, а дальше попрошу Илью, чтобы показал Лидии дом, и она привезет детей. Нет, так неправильно. Сам после торговли и обмена денег к ним заеду, все покажу, поселю и отдам ключ.
В подъезд я вошел, твердо решив, что так и сделаю…
Ба-бах! Этажом выше что-то так разбилось, что я аж вздрогнул. Кто это там буянит? Соседи все тихие. Кто-то что-то уронил?
Ступенька, еще ступенька. Донесся Наташкин возмущенный возглас, и снова бахнуло. Из соседней квартиры высунулась бабка-сплетница, собралась прижаться к нашей двери ухом, но отшатнулась, увидев меня.
— Так кричить, так кричить! Ромка вернулся, что ли? — пробормотала она виновато. — Опять бьеть?
Послышался мамин дрожащий голос, а следом — снова Наташкин возглас. Да что у них происходит-то? Не было же причин для таких разборок.
Тихонько открыв дверь, я просочился в прихожую.
— А дальше что? — дрожащим голосом говорила мама из детской. — Он же старик!
— Нет, Андрей не старик! — крикнула Наташка. — И мы любим друг друга!
— Сколько ему? Сорок? Пятьдесят? Тебе…
— Да блин, ты все сделала, чтобы я была несчастной! И сейчас хочешь нас разлучить! Нет! Не позволю!
В детской что-то загрохотало, Наташка пулей вылетела из комнаты — еле успел к стене прижаться. Следом выскочила мама, красная и злая. Наташка принялась обуваться, мама развернула ее рывком — сестра упала на задницу, вскочила как на пружинах и заорала:
— Убери руки! Не трогай меня, или я отвечу!
Мама схватила ее за патлы и вытащила в кухню. Встала в двери звездой.
— Пока ты малолетняя, за тебя отвечаю я! Надо — на цепь посажу. Тебе год учиться осталось, ты что же, школу бросишь, раз зачесалось⁈
— Не позволю, — прорычала сестра, схватила кеды и, всхлипывая, ринулась на балкон. — Выпрыгну нафиг! Чтобы твою рожу не видеть!
Побледнев, мама бросилась за ней. Наташка завозилась на балконе — неужто и правда прыгать собралась? Что-то упало, сестра вскрикнула, мама сказала:
— Вообще ополоумела? Ноги хочешь поломать?
— Отпусти! — Наташка взвыла.
И снова возня и грохот.
Что делать? Кто прав, кто виноват? Одно ясно: мама узнала, что жених Наташки — мужчина в возрасте. Или есть отягчающие обстоятельства в виде прогулов?
— Кому ты без ног нужна, дура!
— Ему! Ему я всякая нужна! У нас любовь!
Растащить их по углам или не вмешиваться? Пока я решал, что делать, Наташка вырвалась и босиком вылетела из квартиры с криком:
— Ненавижу!
Уже с лестничной клетки она прокричала маме, которая, держась да бок, приковыляла в прихожую:
— Ты свою жизнь просрала! Хочешь и мою просрать? Не позволю, поняла⁈
Гнаться за ней мама не стала, выбросила на лестницу туфли и сумку с учебниками, упала на диван и закрыла лицо руками, а из-за открытой двери донеслось:
— Все равно! Я! Буду! Счастливой! Никто мне не помешает!
Донеслись торопливые шаги. Хлопнула дверь подъезда, я закрыл входную и уселся рядом с мамой. Она не плакала, а будто окаменела.
— Что случилось?
— Наташка прогуляла целую неделю! Говорит, что то она в театре, то в школе, а сама — с ним! Учительница меня встретила, рассказала, что видела ее с мужчиной, — она судорожно хлебнула воздуха, — с мужчиной лет пятидесяти, на белых «Жигулях».
— Так уж и пятидесяти? Не привирает ли?
Мама вскинулась:
— Если сорока, что это меняет? Он старше вашего отца, а ей шестнадцать лет! Она дурная еще совсем, а он поиграется и выбросит. Хорошо если ребенка не заделает. И вся учеба, вся жизнь — под откос! Она же ведь в театральный хотела! Неужели и сцену бросила? Вот что делать?
— Я с ней поговорю, — пообещал я.
— Не послушает, — мотнула головой мама. — Надо отцу рассказать, пусть посадит… Андрея. Это ж подсудное дело! Совращение несовершеннолетней! Педофилия!
— Отец — оружие последнего шанса… — Я быстро сообразил, что мама вряд ли такое знает и объяснил: — Только в крайнем случае, будет еще хуже.
— Да куда уж хуже! — всплеснула руками мама.
— Сбежит из дома, пойдет бомжевать, затаит обиду. Не надо пока подключать отца. Может, учительница преувеличила, и он не такой уж старый, этот Андрей…
Мама закатила глаза совсем как Наташка и выдала:
— Дело же в другом! Она прогуливает, а он этому не препятствует! Рушит ее жизнь! Ну ты
