родственников попроведать. Росту с вершок, плешивенький, щупленький, но одет справно, даже богато: рубашонка на нём шёлковая, порты бархатные, пояс золотом шит. Перед гостем миска стоит, полная овощей. Овинник царю кивнул, а поздороваться не вышло — рот едой занят. Удивился царь столь большому аппетиту маленького существа. Встал столбом и, открыв рот, смотрит, как редька с редиской, и прочие овощи, у Овинника во рту исчезают. Гость ест, торопится. Когда корешок хрена сгрыз, да не просто так, а с чесночком вприкуску, царь не выдержал, спросил:
— А скажи — ка мне, Овинник, пошто ты такой модный, и такой голодный? Неужто хозяева тебе одёжу едва ль не царскую справили, а накормить забыли? И где ж ты служишь, что редьку с хреном аки блюда райские трескаешь?
— Да там и работает, — ответил за гостя Домовик, — в самом что ни на есть Ирие. Скотником. А что хрен с редькой трескает да репой закусывает, так отчего б не потрескать, ибо для него это блюда деликатесные.
— Вот как? А я думал, в Ирие молочные реки текут, — недоверчиво хмыкнул Вавила, — да промеж кисельных бережков, а у бережков тех сливочки пенятся…
— Текут, — кивнул Овинник, поглаживая вздувшийся животик. Глазами ещё б съел, да не лезет. — Река молочная, берега кисельные. И киселей этих на любой вкус, каких токма нету. Ежевичные, черничные, малиновые, крыжовенные, да ещё всякие разные. Даже гороховый кисель в наличии имеется. Вот у меня когда от сладости скулы сводит, я гороховым только и спасаюсь. А так бы давно ноги протянул. Хорошо, иногда выходные случаются, так отъедаюсь в гостях, всё больше на овощи налегаю.
— Вон оно как, — усмехнулся Вавила. — Я — то думал что вкус у того киселя натуральная амброзия!
— Да хоть бы и амброзия, а всё одно надоедает, ибо приедается, — резонно заметил Домовик.
— Едак, едак, — кивнул Овинник. — Лучше б я в загон саамских оленеводов устроился. Жил бы себе в Лапландии, рыбку б трескал и в ус б не дул.
— Да ить у саамов усов — то нет! — Дворцовый хлопнул ладошками по коленкам, а Домовик хохотнул:
— Зато рыбы воз и маленька тележка, ибо места рыбные знают!
— Ага, а за редькой да репкой с морковкой в редкие отпуска ко мне б в гости отлучался, ибо рыба не хуже киселя надоесть может.
— Да ить у саамских людей нет никаких понятий о правилах санитарных, и рыбку ту они сырую лопают, что для организьмы сплошное вредительство! — Воскликнул Дворцовый. — От ить ты, брат Овинник, умный, а всё едино дурак!!!
Домовые испокон века дружно жили, за своих горой стояли, связи родственные чтили и помогали друг другу всем, чем возможно. Хотя и в их дружной семье не обошлось без оригинала: чудным слыл Дворцовый. Не было в нём ничего от степенности и рассудительности, какими домашние хозяева славятся. Дёрганый, заполошный, суетливый — шимела, да и только! И одет странно, совсем не по чину. Домовому — ему как? Ему рубаха положена с пояском и порты, на ногах лапти, либо босиком. А у этого вместо лаптей ботинки из синей материи, на мягкой белой подошве, чтоб бегать удобнее было: Дворцовый, он же не ходил, он носился по хрустальному замку, будто его в неудобное место петух клюнул! Как он при этом умудрялся не падать — непонятно, а только шнурки на тряпичных ботинках всегда развязаны были. Порты тоже синие на нём, по швам жёлтой ниткой простроченные, а рубаха в клетку, на пуговицах. Вот зачем, спрашивается, пуговки нужны? Если то одна оторвана, то другая на ниточке висит, вслед за товарками потеряться готовится? Аккуратности никакой, порядку и того меньше, и кто ж его домовым — то назначил? Видно, оттого в замке хрустальном оказался, что других желающих в холодном доме жить не сыскалось, да и Кощей, пока не умер, а после снова не воскрес, как домовладелец не в чести у домовых был.
Посмотрел царь на Дворцового, хмыкнул: тот даже беседуя, сидеть спокойно не мог, ёрзал, бородёнку чесал, то и дело вскакивал, бурно жестикулируя. Вспомнилось Вавиле, как тот змея Горыныча растил, сыночкой называл трёхголового. Вздохнул царь и подумал: «А вот ежели у меня сын будет, да на манер сложной ситуации домового из хрустального дворца — нестандартный? И тогда пожалею, что богов утомлял просьбами, что смирение в вопросе наследования царского трона не проявил?» Но царь тут же спохватился, себя одёрнул: «Вот думаю всяку гадость, и придёт же такое в голову?»
— Так что волхв — то сказал? — повторил вопрос Домовик.
— Что?… А… Сын. Конечно, сын!!! — И царь — батюшка, проскочив мимо домовых, рванул на себя дверь. Уже занёс ногу, чтоб через порог переступить, да передумал.
— Ты, вот что, Дворцовый, сбегай в замок хрустальный, да передай Горынычу приглашение на завтрак. Дело у меня к нему есть.
— А какое дело? — Дворцовый, подозрительно прищурившись, наклонил головёнку к плечу. — Не чижолае? А то ить боюсь, как бы сыночка мой не надорвался!
— На сыночке твоём пахать можно, ибо он у тебя быка заглотит и не подавится! — усмехнулся Домовик, достав из потайной щели подушку. Положил на ступеньку и осторожно опустил на неё осоловевшего Овинника. — Ишь, разморило сродственника. Наелся, болезный. Вот уж у кого с животом проблемы — то будут однозначные, ибо сто лет молочко пить, а потом столько огурцов за один присест умять, да прочими овощами закусить — вредительство натуральное, ибо желудок не выдержит. А ты говоришь — сыночка…
— Да ить не ест он быков, ить он у меня на треть вегетарьянцем сделался. Да и что ты несёшь, сродственник? Кто ж ему позволит быка заглатывать? У быка ж копыта грязные, да и рога не спилены, и вообще для желудку горынычеву нежного быки — вредительство однозначное! Я для него котлеточки готовлю, всё больше морковные да свекольные.
— Ну — ну, а он потом, после твоих котлеток заячьих, царю батюшке злата — серебра принесёт, либо сундук каменьев драгоценных выставит, полстада оптом купит, и кажон день раз — и по быку, раз — и по быку. Ибо жрать охота, а на витаминах, какими ты его с малолетства пичкаешь, далеко не улетишь, и вообще крылья таскать не будешь, ибо ослабнешь.
— От ить што! Да пошто ты мне сразу не сказал, что сыночки моего к антисанитарной пище склонность обозначилась? И скажи на милость, какой ты мне опосля этого сродственник? А?
— Да вроде кровный, ибо брат ты мне десятиюродный, — посмеиваясь, ответил Домовик.
— Да ты знаешь, кто
