Книга Убийца из детства - Юрий Александрович Григорьев

Она взяла Журавлев за руку и повела по коридору в сторону комнаты, из которой доносился шум застолья.

– Постой здесь! – приказала Таня, когда они подошли к гостиной. – Сначала я им кое-что скажу.

Журавлев послушно остановился. Таня шагнула в комнату:

– Друзья! Прошу минуточку внимания!

Шум за столом заметно стих.

– Я обещала вам сюрприз!

– Было такое! – ответил ей густой баритон. – И где же он?

– И сколько в нем градусов? – добавил кто-то и засмеялся своей шутке.

– У тебя одни только градусы на уме, – пристыдила шутника, судя по строгости в голосе, учительница.

– Тихо! – крикнула Таня. – Всем закрыть глаза.

– Мы закроем, а ты тем временем бутылки со стола уберешь, – высказал свои опасения все тот же любитель выпить.

– Я что сказала? – ответила Таня, добавляя в свой голос властные нотки. – Закрыли глаза!

И, повернувшись к Журавлеву, кивком позвала его войти в комнату.

Журавлев послушно подчинился. В комнате, за составленным по меньшей мере из трех штук столом, сидели мужчины и женщины. Все с закрытыми глазами. Все одних с ним лет.

– Открыли глаза! – скомандовала Таня.

– Кто это? – спросил упитанный мужчина с красным лицом, в клетчатой рубашке и цветастом джемпере. На воротнике джемпера лежала тощая, перехваченная банковской резинкой косичка. На плече толстяка висел «Никон» с огромным объективом.

– Неужели кто-то наш? – спросила строгого вида женщина со старомодной прической.

– Наш не наш, но сначала мы его увековечим! – сказал краснолицый и навел на Журавлева фотоаппарат.

– Ну я, например, сразу его узнала, – заявила дородная горбоносая дамочка с темнеющей полоской усиков на верхней губе, что сидела в центре стола. – Но не скажу, пока не спросят.

И склонилась над салатом, от которого ее некстати отвлек приказ Тани закрыть глаза. Со всех концов стола раздались голоса:

– Я не знаю, кто это, – призналась розовощекая и круглолицая дамочка.

– Я тоже не помню, – присоединилась к ней ее тощая соседка.

– Ленька Беляев? – то ли спросил, то ли высказал свое мужчина в сером, сильно поношенном костюме, рубашке в полоску и со сползшим набок галстуком. Кучерявые волосы, смуглое лицо и золотая серьга в ухе делали его похожим на старого, отошедшего от дел пирата.

– Ты что? С ума сошел? – зыркнул на него недобрый усач. – Леньку года три, как похоронили.

– Да это же Борька! – вскочил со своего места длинный и нескладный мужчина в свитере. – Борька Журавлев! Угадал?

И повернулся к Тане.

– Угадал! – обрадовала его Татьяна. – Перед вами Борис Журавлев! Собственной персоной!

– Где ты его нашла? – спросил чей-то голос. – Он живет за тыщу верст отсюда!

– Как ты его отыскала? – поддержал другой.

– Ну, Танька, ты молодец! – восхищенно произнес еще кто-то. – Каждый раз чем-нибудь да удивишь!

– Садись рядом со мной, Боря! – пригласил его тот, в голосе которого Журавлев узнал пристыженного Таней любителя выпить. – Треснем по рюмахе за встречу!

– К тебе я его не пущу! – решительно возразила Таня. – Садись вот здесь, Боря. Всех узнал?

– Что значит садись? – возразила усатая, оторвавшись от салата. – Неправильно это! Пусть сначала скажет, кто есть кто. Мы его узнавали, теперь посмотрим, как он справится. Тогда и примем в компанию.

– Поддерживаю, – согласился с ней картавый блондинистый мужчина со сверкающей, во всю голову, лысиной.

Если бы не картавость, Журавлев никогда и ни за что не узнал бы в нем комсомольского активиста и своего главного конкурента на математических олимпиадах.

– Саша Баракин? – осторожно спросил он.

Справа от него снова мелькнула вспышка фотоаппарата. Толстяк усердно фиксировал историческую встречу.

– Я же всегда говорил, что хорошего человека лысина не портит! – довольно проговорил картавый. И обвел всех самодовольным взглядом.

– Молодец! – похвалила Журавлева Таня. – Перед тобой один из главных энергетиков города.

Неудивительно, подумал Журавлев. Папа у Сашки был большой шишкой как раз в энергетике. Подготовил себе смену.

– А вообще Саша очень разносторонняя личность. Он и психолог, и экстрасенс, и… Саша! Кто ты еще?

– Уфолог, – с улыбкой произнес Баракин.

– Саша умеет лечить души, – продолжала Таня. – Так что, если есть нужда поправить что-то в судьбе, – обращайся к нему.

– Только смотри, Боря! – предупредительно поднял палец пират. – Не пришлось бы пожалеть! Если есть какие-то тайны, в том числе сердечные, – лучше не ходи к нему. Сашка – он такой! Влезет в душу и все твои потроха на всеобщее обозрение выставит!

– Ты-то откуда знаешь? – фыркнула горбоносая. – Был у него?

– Был! – подтвердил Баракин, загадочно улыбаясь.

– Ну-ка, поведай, что же такое особенное ты в глубинах его мозга увидел? – нахмурилась обладательница усов.

– Не могу! – уже серьезно ответил Баракин.

– Тайна исповеди! – понимающе кивнул краснощекий толстяк.

– Какие в этой голове, прости господи, тайны? – покачала головой усатая леди. – Разве что признался, как в бытность боцманом спер со своего парохода бочку краски «слоновая кость». Хорошая была эмаль! Польская!

– Ты откуда знаешь? – прищурился недобрый.

– Он мне ее на ремонт давал.

За столом раздались смешки.

– Так ты был расхитителем социалистической собственности? – развеселился недобрый. – А вы все – подельники Костяна?

– Не подсказывать! – хлопнула ладонью по столу Таня.

– Да я вижу, что Боря его уже узнал! – стал оправдываться недобрый.

– Костя Смурной! – сказал Журавлев, глядя на пирата.

Пират утвердительно кивнул.

– Наш моряк! – сказала про него Таня.

Журавлев вспомнил, что видел однажды Костю в Питере. Через несколько лет после школы. Он знал, что Костя выучился на матроса первого класса и плавает за бугор. Журавлев ехал в трамвае и, когда заметил на улице молодого смуглого парня в белом костюме, сразу узнал в нем одноклассника. Такой костюм в те времена можно было купить только за границей. Потому носили их исключительно моряки. Трамвай проехал, и пообщаться с Константином не удалось.

– Нечестно! – возмутилась сторонница трезвого образа жизни. – Ему подсказали!

– Да ладно ты! – примирительно сказала дама с усами. – Не мешай! Давай, Танюша! Действуй!

Таня показала на высокую, с прямой спиной моралистку. Губы поджаты. Сквозь стекла очков пристально смотрят строгие глаза. Первое впечатление отрицательное. Почему-то кажется, что она недовольна жизнью. Не только своей, но вообще как явлением.

– Ну! – теребила Журавлева Таня. – Кто это?

– Затрудняюсь! – виновато улыбнулся Борис, судорожно перебирая в голове одноклассников, зримо представив их сидящими за партами. – Люся Третьякова?

– Ну, ты сказал! – торжествующе ответила Сашкина соседка.

Было непонятно, чего в ее голосе больше: удовлетворения тем, что за прошедшие годы она изменилась до неузнаваемости, или наслаждения от того, что Журавлев прокололся. Сидящие за столом оживились.

– Ну что ты! – с легким сожалением сказала Таня. – Люсе не до нас.