где, по словам Толстяка, лежало тело Следопыта.
Среди первых мчался Коротышка. Ужасное известие придало стремительности его бегу. Он позабыл о смертельной усталости после изнурительного плавания по Великой реке. Слабые ноги парнишки налились силой и несли его вперед, как никогда прежде. Его стесненные легкие делали вдохи такие мощные, что едва умещались под ребрами. Встревоженное сердце чуть не разорвалось. В боку у него кололо, он задыхался и едва не провалился в предательскую трясину.
– Не убит, не убит! – горестно кричал Коротышка и все бежал да бежал.
Тем не менее Колоброд, Толстяк и Зубастик опередили его, оказавшись на месте первыми. Упав на колени возле мертвеца, они начали осматривать его.
– Это правда, моего папку убили! – воскликнул Коротышка и, рухнув на землю, принялся от отчаяния пучками вырывать траву.
Прибежали старейшина рода Сильный Медведь и с ним еще несколько подростков и взрослых мужчин. Никто из них не проронил ни звука. Все серьезно смотрели на нахмурившегося старейшину – чувствовали, как тяжко тому смириться с гибелью знаменитого охотника.
Коротышка, дико поводивший глазами, встал рядом со старейшиной, чтобы хорошенько расслышать его слова. Он ждал утешения, а может, и лучик надежды…
Сильный Медведь явно посчитал излишним и неуместным произнесение какой-нибудь речи – он просто сразу широко раскинул руки и затянул погребальную печальную песнь рода Медведей, встав за головой убитого Следопыта и глядя на солнце.
Сначала он издал громкий протяжный возглас, который разнесся над тихими окрестными лесами и над гладью Великой реки:
«Эй – а – хо!»
Звуки полнились истинной скорбью, так находили выход подавленные чувства.
Потом старейшина, по-прежнему неподвижный и глядящий на солнце, пропел древнюю родовую песнь. Это был ряд длинных выкриков – без слов. Постоянно повторялось только «эй – а – хо!».
Все до единого мужчины, включая и тех, что подошли недавно, вторили пению старейшины, а затем в знак скорби проткнули себе руки повыше локтя и просунули в раны тонкие прутики вербы. Кровь стекала вниз и капала на траву. Боль все сносили молча.
Напрасно ждал Коротышка, что Медведи займутся расследованием причин и обстоятельств гибели его отца и без промедления снарядят погоню за дерзкими убийцами. Вместо этого они снова и снова повторяли унылый напев и замолчали лишь после того, как руки были проткнуты уже у всех и все покрылись кровью.
И тут старейшина приступил наконец к изучению трупа. Оказалось, что на теле Следопыта есть две раны: одна – в боку, от копья, а вторая – на голове, от удара чем-то вроде дубины… Произошло убийство, судя по всему, нынче утром. Много воды утекло с тех пор в Великой реке, и преступники давно уже успели сгинуть, укрыться в безопасном месте. Тем не менее надо попробовать их догнать.
Медведи спорили долго, так что даже поругались. Потом Сильный Медведь дал всем указания, и мужчины разбились на группы и отправились в разных направлениях на поиски убийц. Двоих Медведей старейшина отослал к Бобрам – тем тоже надо было принять участие в поисках, потому что земли их рода были ближе всех к Медвежьим и преступники могли найти себе там убежище.
Предложение Коротышки с презрением отвергли.
К вечеру все вернулись в поселок ни с чем.
Кто убил Следопыта, было непонятно. После смерти Кривого Рта у охотника не осталось в селении врагов, а вне рода все его уважали.
Случилось нечто, что не поддавалось объяснению.
Однако рассказ Сигула о разбойном нападении осветил загадочное происшествие, подобно вспышке молнии. И тем не менее некоторые рассудительные Медведи говорили, что Следопыту незачем было грабить – ведь у него в хижине всего в избытке, так что даже бронзовые драгоценности путников не могли привлечь его настолько, чтобы попробовать заполучить их силой. Да и причин мстить незнакомцам у него не было… И кто были другие грабители? Ведь Сигул сказал, что их было пять и еще один! Медведи? Бобры? Кто?
Нет, полной ясности все же не было.
По свету
После отцовой смерти Коротышке пришлось плохо. Никто не предложил ему ни защиты, ни помощи, а Кудряшка то и дело злилась на него. Хоть он и пробовал всячески угождать мачехе, все было напрасно.
Кудряшка выкинула из мазанки почти всех его зверушек – тех, которых не съела. Из красивых птиц, что сидели в трех плетеных клетках, она сварила суп… Чудом удалось ему уберечь свою белочку, которая единственная теперь его и радовала. Хорька Кудряшка есть не стала, оставила в живых, потому что он был слишком вонючий, но с тех пор, как он нашел припрятанные женщиной яйца, ему грозила неминуемая смерть.
Кудряшка, вдова Следопыта, чувствовала, что род относится к ней с затаенным презрением, и теперь сторонилась людей. Она больше не пела, не молола с остальными Медведицами зерно и даже глину для посуды месила в одиночестве, чего раньше никогда не делала.
Коротышку притесняли и обижали больше обычного. Иногда мальчишки швырялись в него камнями, если он просто проходил мимо.
Поэтому Коротышка искал уединения. Сегодня он уселся под куст у речки. С собой у него была дудочка, вырезанная им из берцовой кости лани, но он даже ни разу не подул в нее. Сперва он долго глядел на противоположный берег – на склон Петршина холма. А потом положил дудочку рядом с собой и расплакался.
Ему было невыразимо грустно.
Когда же слезы немного облегчили его горе, он встал и пошел туда, куда ходил теперь очень часто, – к отцовой могиле, под лесистый Петршин.
Там, на недавно выросшем холмике, лежали остатки приношений. На деревянном колышке висели торжественный головной убор, надевавшийся Следопытом во время обрядовых танцев, и его пояс, отделанный бронзовыми пластинками. На самой могиле, рядом с колышком, стояли две плошки и миска.
Коротышка положил в миску несколько земляничин, собранных им по дороге. Папин дух с удовольствием примет от своего Коротышки свежие ягоды.
Могила обвиненного.
Коротышка единственный не верил в то, что его отец совершил преступление. Мальчик сразу внимательно осмотрел следы на месте схватки – еще до того, как туда сбежались любопытные, – и следы поведали ему правду: его отец невиновен.
Читать следы его научил папа. Коротышка, в отличие от других мальчиков племени, не обладал силой и не умел быстро бегать, но никто в деревне не мог тягаться с ним в чтении следов и всяческих знаков.
