у бесчестных работников будут брать деньги за используемый ими воздух. Самые бережливые начнут экономить и вдыхать раз в минуту, всё остальное время задерживая дыхание, пока глаза не выпадут из орбит.
— Му успеем. — я погнал спорщика в двухэтажный домик. Для сталелитейной улицы жилплощадь была действительна неплоха. Пожалуй, тут даже можно было бы жить, если бы не выедающая всё и вся копоть, идущая от завода тёмно-чёрными клубами, с примесью серого. Как предприятие разрешили поставить рядом с жилым кварталом — никто не знает, наверное, кроме самого владельца земли и пары полицейских, что здесь и в туалет не сядут.
Порожки Крамеровского дома были изрисованы цветными мелками и почему то, проходя по ним, мне становилось крайне неловко, словно я прошёлся сапогами по искусству, что нам, взрослым людям, уже недоступно. Впрочем, может девчушке, что изрисовала даже двери дома, уже лет пятнадцать и она давно не рисует.
— Проходите, не разувайтесь! — я перестал мучаться с пряжкой сапог и полноправным хозяином вошёл в уютный дом. На первом этаже стояла только маленькая кухня и гостиная с довольно мягким бежевым диваном. Туда-то я и сел, скинув ноги на столик, где помирал посеревший увядший цветок. Скорее всего, плошки поливала дочка и, как только она пропала, вся зелень в доме начала постепенно усыхать.
— И так, мистер Крамер, — сам хозяин дома сидел на специально принесённой с кухни табуретке, — начнём с базовых вопросов. С кем дружила и общалась ваша дочь, ходила ли она в школу, виделась ли последнее время с подозрительными людьми?
— Я редко чего замечаю. Прихожу вечером уставший, как собака. — поэтому в семье должна быть мать: если ребёнок с детства остаётся один, то это влечёт за собой вереницу грустных событий. — Да и Дженни взрослая уже, ей семнадцать годков будет…
— Значит, школу девушка давно закончила? — обязательным образованием в герцогстве являются пять классов школы, а потом, юное дарование, или иди в платную гимназию или довольствуйся скромным умением считать и писать.
— Да-да, окончила лет пять назад. — не дожидаясь моего повторного вопроса, Чейз продолжил: — Необщительная она у меня. С девочками особо не гуляет, а мальчиков я и не подпускал… — суровый отец, по-видимому, вспомнив что-то связанное с дочерью, поник в плечах. — Она же, глупая, где-то сидит… голодная, и мёрзнет. На дворе ведь не май.
— Не надо раскисать, слёзы делу не помогут. — я забыл добавить, что если я дам слабину и выкажу хоть немного жалости, то скромные полчаса перед заводской сменой пройдут в сплошных сочувствиях и рыданиях. — Были ли у Дженни друзья, общалась ли она с подозрительными людьми?
— Была одна подруга, поварихи нашей дочка… — подозрительный человек на лицо! А если повариха ещё и любит переваривать макароны… упеку хабалку в тюрьму до гроба.
— И где живёт эта повариха и её протеже? — надеюсь, женщина не сильно крупна, иначе мне придётся вести себя вежливо, а то в тюрьму упекут только меня. Там, кстати, макароны тоже далеко не первого сорта.
— Напротив нас и поселилась. Возится по вечерам с клумбами у дороги, да крепким задом виляет перед мужиками, а им и проходить мимо совестно.
— Удачно. — удачно, что эта повариха живёт рядом, а не сажает цветы и виляет задом, ясное дело. — Больше друзей у дочери не было?
— Тёрся рядом с ней один хрен, Дейвом звали. — подвиды «хрена» имеют такое неприятное свойство, как тереться рядом с красивыми барышнями. Если хорошо потрутся, то в будущем по улице будут бегать новые, более маленькие овощи и фрукты. — Ух, мерзавец, наверняка уже мандавошек нахватал и к моей девочке клинья подбивает…
— Подробности не нужны. Где живёт этот Дейв?
— В квартире с матерью, дом пятьдесят четвёртый. Только он редко там бывает, всё больше околачивается по дворам с мелюзгой: у них там своя банда.
— Банда? Он преступник?
— Да какой там, — Чейз махнул рукой, — нацисты малолетние, кошмарят йолей и ребят с юга. — Распространённая практика в нашем городе. Все места, кроме центра и припортовой части, делятся на разные по уровню преступности гетто, где преобладает определённая народность.
— Постараюсь отыскать вашего нациста. Это все знакомые дочери или есть кто-то ещё?
— По вечерам она ходила к репетитору по музыке: училась играть на рояле. Старая бабушка, домик у неё тридцать второй. — в моей памяти скоро произойдёт перегруз домиков. — А вот подозрительных, кроме Дейва, не было. Она всегда ходила только по нашей улице да в центр, еды купить. Хлеба, молока, колбас всяких… я просто копчёности люблю.
— Так-с, с первым блоком вопросов мы покончили. — три дома, один парень, одна бабка и дочь поварихи — проще некуда. — Когда вы заметили, что дочь пропала? Видел ли кто-то в этот день её исчезновение, вела ли она себя как-то странно? — большинство таких дел заканчиваются на свидетелях… большинство любых дел, что уж там. С трудом подмеченные улики в работе детектива крайне редко помогают, ведь предполагаемый похититель или убийца не любит оставлять на месте преступления личных дневников или записок с адресом временного проживания. Как правило, ты лишь спрашиваешь местных о том, с кем конфликтовала жертва, потом допрашиваешь её друзей и, если сходятся показания обеих групп, то ищешь того, с кем у жертвы был конфликт. Виноват этот конфликтный человек или не виноват, по большому счёту всё равно, он уже потенциально рассматривается, как возможный уголовник.
— В первый же день и заметил, как Дженни пропала! — Крамер с трудом сдерживался. — Пришёл вечером, а она меня не встречает. Подумал я тогда, что девочка прихворнула, подымаюсь наверх, а её комната пуста.
— В комнате была записка, дневник? Передвинулось ли что-нибудь с того времени, как вы ушли на работу, всё ли лежало на своих местах?
— Не трогал я ничего, всё на месте как стояло, так и стоит, а дневников дочь не писала. — это мы ещё посмотрим. — И утром всё хорошо было: улыбалась, каши много съела.
— Видел ли её кто-нибудь?
— У нас все соседи — это старые пердуны с зрением и характером хуже некуда. Многим и на очки не хватает, вот и смотрят старики только на обои у себя дома и дальше двери носа не кажут. — мистер Крамер довольно неважно мыслил о старом поколении, а зря: обычно бабушки видят намного больше молодых. — Полицейский уже всю их шайку-лейку опрашивал, да никто ничего не видел! Смешно до слёз: как не прихожу, сидят эти пеньки на лавке, а как такое горе — пустая улица!
— Вот же. — при горьком осознании того, что придётся опрашивать местных с блокнотиком, у меня сразу
