— Еще не утопилась… как видишь… — язвить нет ни желания, ни сил. Я вдруг понимаю, насколько сильно замерзла.
— И зачем ты ушла? — шепот в самое ухо.
Я снова извиняюсь.
Почему я вечно извиняюсь? Так требует воспитание. Но почему? Почему, если все в порядке (кроме моей головы, конечно), я должна извиняться за мелочи?
— Не надо так… — все еще шепчет Ира, но теперь как-то настороженно.
— Шшшш… Милая…
— Надо поговорить. Про вчерашнее. Я тоже видела кое-что…
— Сон? — осипшим голосом спрашивая я.
— Нет. Это было какое-то видение наяву. Сначала я не хотела тебе рассказывать, а потом нашла вот это, — она поднимает руку, и я замечаю на ее пальце колечко — И поняла, что по-другому не смогу. Я видела, как ты надеваешь мне на палец это кольцо и улыбаешься, а потом…
Я не спрашиваю, что было «потом», но по смущению Иры догадываюсь.
— Спасибо тебе, — шепчу.
— За что? — удивляется Ирка.
— За то, что не послала меня подальше и не посчитала чокнутой.
Улыбается.
— Ты ведь знаешь, я не могла иначе. Ты знаешь, что я — такая же, как и ты.
— Да, знаю.
Мы немного молчим, а потом Ира спрашивает:
— Мы ведь со всем разберёмся, да?
— Разберемся, вот увидишь, — подбадриваю я.
Смеется.
И на какое-то мгновение мне кажется, что меж нами ничего и не произошло вчера. Во всяком случае, в поведении Иры ничего не изменилось.
Мы просто идем вдоль берега, наслаждаясь легким ветерком.
— А нас не потеряют? — спрашиваю у Иры.
— Тшшш, — шепчет она. — Пойдем.
Она сворачивает куда-то в чащу лесную. И я — за ней. Странное чувство одолевает меня еще на подходе. Ощущение чего-то громадного и пугающего.
Вспоминаю, как несколько лет назад, мы гуляли здесь.
* * *
Мы убежали. Ушли по тропе. И затерялись в лесу. Мы искали сцену. Ту самую, деревянную, чуть прогнившую, но такую величественную и красивую, грозно возвышавшуюся над всеми нами.
Юлька, Ира и я. Это была случайность, но мы не пожалели. Юлька просто случайно застала нас за сборами.
— А она не сломается, вместе с вами? — спросила Юля, поглядев, как мы расположились на ступеньках.
Я пожала плечами и ступила выше. Доски скрипели, я дрожала. То ли от страха, то ли от холода — на мне была лишь футболка, кофта упала в озеро, и теперь сушилась, подвешенная на импровизированных перилах лесенки.
Я встала посреди сцены.
— А ветер-то сильный! — заметила Ирка.
— Да уж! — подтвердила Юля.
— Ирк! Иди сюда! Тут эхо, — восторженно прокричала я.
Она стремительно поднялась, чуть не свалившись с верхней ступеньки.
— Вау! Здесь бы вальс танцевать! Места хватит, — Юлька подбежала к Ире. — Потанцуем, леди?
— Я не умею.
— Я научу.
На этом моменте я поняла, что Иру у меня хотят увести.
Отойдя в сторонку, присела в таком же импровизированном зрительном зале.
— Раз. Два. Три, — донеслось до меня, и губы мои растянулись в блаженной улыбке.
Телефоны мы дружно оставили в комнатах, так что даже залипнуть мне было некуда. Вдруг я заметила на почти прогнивших передних досках сцены надпись «Анка дура!». Ну, собственно, не новость! Это я и так знала. Ведь я все еще сидела там, в стороне от жизни, а могла бы танцевать или еще что-нибудь общественно-полезное делать. Вообще, глупая была затея.
— Аня! Иди к нам!
Девчонки начали петь:
— Дайте мне белые крылья…
И я продолжила.
— Я утопаю в омуте!
Вот так и получилось, что три дурочки, сбежавшие из лагеря и нашедшие сцену посреди леса, орали песни на весь лес…
А ведь их вполне могли искать с собаками. Но какая разница, когда все они чувствовались единым целым, единым механизмом, и если умолкнет одна, славная песнь оборвется.
— Знаешь, я так соскучился…
— Как же потрясающе ты поешь! — Ира, прекрасная Ира хвалила совсем не меня, а Юлю. — У тебя голос такой! Знаешь… как хрустальный бокал. Нежный и хрупкий.
А Юля начала новую песню, текст которой был мне не известен.
Со стороны наблюдать за поющими Аней и Юлей классно. Их дуэт впечатлял своей искренностью. Без обработок и инструментов. Только голос, его мощь. Появилась у меня одна мысль, больно уколовшая и поранившая мое сердечко:
«Им хорошо без меня!»
Ну и пусть. Пусть хорошо.
Какие же они прекрасные своей непохожестью! И не только внешней.
Юля вдохновлялась Ирой, своей огромной любовью и уважением к ней. Это видно. А та, в свою очередь, готова была восхищаться всем, чем только можно. Песней и искусством, в целом, природой, всем…
Я же восхищалась ими двумя.
* * *
— А знаешь, я сегодня поругалась с братом, — говорит Ира.
— Из-за чего? — Аня вскидывает бровь.
Ира качает головой.
— Всё дело в том, что он считает меня алчной. Для него я всегда была невыносимой гордячкой. Мы с Сережей слишком разные люди, наверное, в этом все дело. Он хочет, чтобы я бросила карьеру, осела где-нибудь, завела семью. Он не понимает, ради чего все это. Думает, что мне все ещё мало денег… А ведь он не всегда был таким… — Ира вдруг ясно вспоминает Сережу подростком, когда он еще писал свои рассказы, мечтал печататься, и как они подолгу лежали в своей комнате без сна и строили планы в темноте. — Он отчитал меня как школьницу за то, что я поехала на смену.
«Почему только я воплощаю эти планы? Почему он вдруг откололся от меня? Что пошло не так?».
— Но ведь это не правда! Ты совсем не алчная! — горячо возмущается Аня, и ее голос звучит так громко, что Ира вздрагивает. — Как он может так говорить?
Ира улыбается. Несмотря ни на что ей приятно, что Аня вот так защищает её.
— Но ведь ты почти не знаешь меня, Ань… Как же ты можешь утверждать, алчная я или нет? Может, мне действительно нужны только деньги. Может я действительно занимаюсь ерундой, бередя старые раны… — Ира думает, что сказала лишнего, но Аня уже ее перебивает.
— Это не так! — Аня ловит её запястья и сжимает их, не до боли, но сильно. — Я знаю! Знаю о тебе больше, чем ты думаешь, Ира! И, наверное, даже не из-за того, что мы много лет существовали рядом. Не знаю, откуда, я знаю тебя на интуитивном уровне.
