ни кому другому, за все держал ответ, глядя людям в глаза». Сотников не мог пойти ни на какой компромисс со своей совестью. Попав в плен, он только боялся физически не выдержать пыток, единственным его желанием было с чистой совестью, с достоинством принять смерть».
И здесь вернемся еще раз к сочинениям девятиклассников о романе «Преступление и наказание». Даже те ученики, которые говорили о ложности идей Раскольникова, об индивидуалистическом характере его бунта, все же в объяснении причин преступления видели обстоятельства, если и не снимающие полностью вину с героя романа, то во всяком случае смягчающие ее, более того, даже освобождающие от личной ответственности.
Раскольников — «жертва тех безысходных тупиков, в которые попадают люди, задавленные бедностью», его преступление «объясняется только уродливым устройством общества», «преступен не человек, а строй, толкнувший на преступление» — так думают многие.
Зная об этой особенности восприятия романа, я и стремился на уроках показать, что, раскрывая в романе страшный мир, изображая человека, которому некуда пойти, говоря о страданиях безграничных, Достоевский убежден, что нет таких причин и обстоятельств, которые могли бы оправдать бесчеловечность идей и поступков, снять с человека нравственную ответственность, что среда не лишает человека нравственной свободы.
Теперь, прочитав повесть Быкова, ученики сами об этом говорили:
«Перед нами прошли два человека, два характера. Оба они одного возраста, оба попали в одинаковое положение при одинаковых обстоятельствах, но они находят разные выходы из него: Сотников выбирает смерть, Рыбак — путь предательства. Сотников остается верен себе. Рыбак изменяет всему тому, чему его учили с детства, тому, за что он дрался с начала войны. Не правда ли, странно звучит это? Но здесь нет ничего странного: ведь дело не в обстоятельствах, а в самой сути человеческой».
В «Сотникове» утверждается величие совести коммуниста, в основе которой высокая идея, ставшая личным и кровным убеждением, а потому определяющая смысл жизни. И вместе с тем в повести показана причина падения человека: она в «душевной всеядности», «несформированности его нравственности». (Здесь и далее я цитирую статью Быкова в «Вопросах литературы».) «Конечно, современный читатель не стоит перед таким выбором, но судьба Рыбака, может быть, заставит его задуматься над тем, как опасны сделки с собственной совестью и к чему они могут привести человека».
Читая повести Быкова, мы еще и еще раз убеждаемся, что компромисс с совестью всегда связан с отступлением от идей и идеалов.
На следующем уроке мы обращаемся к повести Валентина Распутина «Живи и помни».
Андрей Гуськов, дезертировавший с фронта и теперь скрывающийся около родной деревни, в тайге, перед этим три года воевал не лучше, но и не хуже других. Что же могло привести его к нравственному падению? Почему солдат, три года честно воевавший, стал дезертиром? Отвечая на этот вопрос, девятиклассники говорили, как шаг за шагом показывает Распутин логику постепенного, но последовательного падения человека, преступившего незыблемые нравственные принципы, как шаг за шагом сдает позиции его сговорчивая, уступчивая совесть.
«Распутин ведет своего героя все время вниз, как будто его затягивает преступная трясина: сначала просто злость на то, что не дали отпуск; потом решение съездить самовольно, управиться за день-два и вернуться; не уложившись в намеченный срок, он оставляет мысль о возвращении на фронт; паразитом живет у глухонемой Татьяны, платит ей черной неблагодарностью; наконец, возвращается домой и, вовлекая в свое преступление Настену, становится причастным к ее смерти».
«Раскольников идет убивать, вооружившись своей теорией-идеей, разрешающей «кровь по совести». Гуськов также, совершив такой страшный шаг, ищет себе заступы, оправдания, пытается еще за что-то зацепиться, спасти себя. «Это все война, все она, — снова принялся он оправдываться и заклинать. — Мало ей убитых, покалеченных, ей еще понадобились такие, как я. Откуда она свалилась — на всех сразу! — страшная, страшная кара. И меня, меня туда же, в это пекло, — и не на месяц не на два — на годы. Где было взяться мочи, чтобы выносить ее дальше? Сколько мог, я дюжил, я ж не сразу, я принес свою пользу. Почему меня надо равнять с другими, с заклятыми, кто с вреда начал и вредом же кончил? Почему нам уготовлено одинаковое наказание? Им даже легче, у них хоть душа не мается... Я же не власовец какой-нибудь, что против своих двинулся, я от смерти отступил. Неужто не зачтется?!» Гуськов ищет оправдания, обманывает сам себя, скрывает, причем от себя, истинную суть своего антигражданственного, античеловеческого преступления».
«Гуськов не мог простить людям, живущим открытой, честной жизнью, свои обиды; он ненавидел людей и тянулся к ним одновременно. Однажды Гуськов отправился в дальнюю деревню, где его не знали. Но, подойдя к деревне, он вспомнил, что сегодня праздник, люди с того берега веселятся сегодня. И страшная ненависть к людям обожгла его. В человеке проснулся зверь, проснулся, чтобы не засыпать больше».
И очень четко определяют ученики первопричину дезертирства, то, с чего началось преступление Андрея Гуськова.
«Его приход, а точнее, побег с фронта приносит страдания и ему, и его близким. Почему? Потому, что он преступил через свою совесть, через интересы своей Родины, через товарищество, через долг Он посчитал себя выше, достойнее тех миллионов солдат, которые проливали в то время кровь на фронтах и так же, как и он, мечтали о возвращении домой, о жене, о детях. Но имели ли они на это право? Ведь шла война, кровопролитная война за Родину, а это значит и за дом, жену, детей. Те миллионы посчитали — нет, а он, Андрей Гуськов, посчитал, что он вправе, и самовольно устроил себе отпуск, а это не могло остаться без последствий».
«Приказ: на фронт. Но Гуськов еще раньше сказал себе: «Все. Теперь пусть воюют другие». И поехал домой, тайком, сознавая, что нет ему места среди людей». В нем победил эгоизм. Ведь если бы каждый солдат сказал себе, так же, как он, что было бы тогда? Ему хотелось домой, он боялся, он устал. Но ведь все устали, всем хотелось домой. Но ведь потому-то и спасли свои дома люди, что их не было дома. А Гуськов не хотел знать ничего, кроме своих желаний. И в результате: «Живые там, он — здесь», — говорит о нем Настена, Он уже не живой, он не полностью человек. Даже по-волчьи выть научился».
Андрей Гуськов сбежал с этой единственной дороги, которая вела к дому. Он хотел выбрать путь, что покороче. Но окольная дорога оказалась не то что дальней. Она не к дому, к пропасти
