завязывай.
— Погнали на тренировку, — меняю тему, подталкивая Кирилла к тачке. Тот ворчит за спиной, а когда падает задом на сиденье, становится серьезным.
— Батя сказал, чтобы ты в зале неделю не появлялся.
— Я помню.
— Выгонит же.
— Посмотрим.
Вдавливаю педаль газа в пол, и Лабук мгновенно затыкается. Сохраняет молчание всю дорогу до «СПАРТАКа», в коридоре ворчит, в раздевалке матерится, а на поле затихает, скашивая взгляд на предка. Иван Александрович подзывает меня к себе, пока пацаны разогреваются.
— Не уйду.
— Я так предсказуем? — усмехается, когда припечатываю ему в лоб. — Выглядишь плохо, Антон. Уверен, что играть сможешь?
— Попробую, — иначе от внутреннего треша просто загнусь к херам.
Одобряет. Двадцать минут гоняет нас по упражнениям, а потом разбивает на команды. У меня в крови резко подскакивает уровень адреналина. Бью по мячу агрессивно. Подачу никто не может принять. Лабуков часто свистит и смотрит на меня с прищуром. Я же… ничего не могу с собой сделать. Злость требует выхода. Неудовлетворение подпирает следом. Я отбиваю мяч и попадаю прямо в лицо Илье. Кровища из носа фонтаном. Игра прерывается. Иван Александрович отправляет меня в тренерскую. Парни поглядывают осуждающе. Все мы иногда жестим, но до крови и сломанного носа не доходит. Я снова в этом первопроходец. Ухожу, стискивая зубы. Падаю на диванчик и сжимаю голову ладонями. Черти внутри меня отчего-то рьяно ликуют. Лабук старший появляется через минут десять и огорошивает с порога.
— Я своему другу позвонил, сказал, что ты к нему придешь.
— Какому другу? И зачем мне идти?
— Аристарх Валентинович, — идет к столу и упирается в край столешницы руками, — ты должен его знать.
— Тот, который тренер по боксу?
— Он.
— И что я там забыл?
— Волейбол, Антон, игра. Здесь нет места агрессии. Я давал тебе время прийти в себя. Не помогло. Тебе стало только хуже, а Аристарх умеет выбивать из парней дурь.
11
Милые Ушки
Мне нравится учеба. Не из-за того, что собирается группа ребят, шутит и рассказывает друг дугу байки, а втягивает сам процесс. Атмосфера с утра в аудитории, когда многие зевают после отвязной ночи. Шорох одежды, скрип ручек о бумагу, зевки и смешки с последних рядов. Все это одушевляет. Мы — студенты. Молодые. Глупые. Максималисты. Большинство еще не понимает, в каком направлении им двигаться дальше по жизни, а другие уже четко расписали каждый день и двигаются в заданном темпе. Я кусаю губы, глядя в окно, и практически не слушаю профессора по экономике. Я и цифры — несовместимые понятия. Элементарным задачам я научена, но в остальном полный профан. Тем более голова забита уравнениями гораздо сложнее. Тут никакие цифры не помогут.
— Смотри, — Инна толкает меня локтем в бок, кидает мне на колени свой телефон и играет бровями. Довольная отчего-то. Хмурюсь. Глянув на профессора, скашиваю взгляд на экран айфона и рвано выдыхаю. Профиль Кристины. Стук сердца тут же учащается. Устремляю на Ростову непонимающий взгляд, на что она устало закатывает глаза и, протянув руку к телефону, листает ленту вниз. Фотки типичной Крис. — Ты невыносима, Лиза, — шипит Инна, забирая айфон. — У нее лента готова была взорваться от селфи с Антоном, а тут ни одной. Понимаешь? — пожимаю плечами, игнорирую нервные вибрации в животе и кусаю кончик ручки. — Совсем? — не унимается.
— Скажи, к чему ты клонишь?
— Ну ты темень, Лиз, — цокает. Снова что-то отыскивает в телефоне и презентует мне. — Смотри-смотри, Кирьянова, может прозреешь, — улыбается, будто открыла один из континентов.
Медленно листает вниз, показывая каждый пост Антона, и не дает отвернуться, пока не достигает нашего снимка в спортивном зале. У меня перед глазами плывет, хотя цвета на фото яркие. Фестивальные краски. Смех. Откровения. Пугающие мурашки по коже от близости Маршала. Все накатывает разом.
— Это ничего не значит, — глухо отзываюсь. Вглядываюсь в буквы на листе, но не вижу их. Сердце ударами поднимает такие волны жара по телу, что я оттягиваю свободной рукой ворот толстовки и пускаю за него мизерные потоки прохладного воздуха.
— Ага, — усмехается Инна, — сама веришь? Чистая, как слеза младенца, страничка Крис. У Антона только ты и ни одной девчонки. Еще и подкатывает с кофе. Все не просто так.
— Какао, — поправляю, но Ростова отмахивается от меня, как от противного насекомого.
— Не суть.
— Простой крестьянин никогда не поймет барских замашек, — ловлю ушами голос профессора, но он будто нарочно ускользает. В голове материализуется волнительная картинка. Антон со стаканчиком какао. И ведь знает, что делает. Давит на самые чувствительные точки. На что надеется? Что задумал на этот раз? Снова унизить меня? Зачем? Разве мало презентации на выставке?
— Не считаешь его поведение подозрительным?
— Мне все равно, Ин. Пусть хоть планета станет квадратной, — ворчу под нос, царапая на полях странные символы, — на эти грабли я повторно не наступлю.
Ага-ага. Именно так задорно вторит мне внутренний голос, припоминая вчерашнюю заминку с Маршалом. Я ведь готова была его выслушать. Не знаю, что именно он хотел озвучить. Моя растоптанная им самооценка зверски требовала извинений. Хотя бы одного слова. Оно вряд ли что-то изменит, но… Сжимаю ручку крепче и делаю вид, что внимательно слушаю профессора. Нельзя думать об Антоне и строить предположения. Он всегда видел во мне только игрушку. Идеальный материал для мести. Не больше. Маршал шел на обман намеренно и осознавал, чем все обернется. Даже зная о моем страхе, он не постыдился его использовать… Это так низко… Так гадко… Так больно…
Не выдерживая внутреннего напряжения, я поднимаю руку и спешу покинуть аудиторию под недоумевающий взгляд Ростовой. Я рада, что она со мной общается и делится догадками, но сейчас это неуместно. У меня есть чудесный парень, о котором я должна думать. Лишь его допускать к своим мыслям. С горящим, как факел лицом, иду в уборную и натыкаюсь там на Кристину с подружкой. Во взгляде девушки Маршала тонны ненависти и обиды. Игнорируя их внимание, подхожу к раковине, включаю воду и ополаскиваю лицо.
— Представляешь, Милен, он мне букет прямо в университет принес, — Кристина говорит громко, не скрывая удовольствия, — я, конечно, отказалась. Веник так себе. Ненавижу пионы.
— Серьезно?
— Ц-ц-ц, — фыркает. Я же смотрю на свое отражение в зеркале. Речь ведь идет об Антоне. Часто моргаю. Глаза выделяются темными пятнами на бледном лице. — Конечно, я его не простила после той выходки.
— И долго ты будешь его мариновать?
— Не знаю. Пусть подумает о своем поведении… — остальные слова Кристины теряются в пространстве, потому что я выхожу с уборной.
