Книга (Не)счастливого Рождества - Мила Гусева

— Вот как? — голос Аддамс звучит абсолютно ровно и безэмоционально, но Ксавье слишком тонко чувствует малейшие перемены в ее настроении, чтобы не заметить затаенной угрозы. — Не беспокойся, я разберусь с этим.

— Ты же не станешь ее убивать? — осторожно переспрашивает он, будучи готовым услышать любой ответ. — Мне бы не хотелось быть виновным в чьей-то смерти…

— Это Пагсли наплел тебе, что я убиваю людей для развлечения? — очевидно, отыскав нужные вещи, Уэнсдэй выпрямляется и отходит к кровати.

— Нет, но… — Ксавье осекается на полуслове, когда она снимает полотенце и небрежно отбрасывает его на постель.

Аддамс стоит к нему вполоборота, полностью обнаженная и невероятно прекрасная. Сердце неизбежно ускоряет ритм, по спине проходит жаркая волна мурашек — кажется, ему никогда не привыкнуть к тому, насколько она красива.

Уэнсдэй, по-прежнему не глядя в его сторону, начинает надевать пижаму. Шелковая ткань неизменно черного цвета струится по ее телу, подчеркивая соблазнительные изгибы и резко контрастируя с белизной кожи.

Ксавье уже неоднократно видел ее без одежды, но этот простой момент кажется слишком… интимным. Смутившись, он опускает глаза в пол и отворачивается.

— En el nombre de la muerte{?}[Во имя смерти (исп.)], ты сейчас серьёзно? — оказывается, Уэнсдэй все же следила за его реакцией. В ее интонациях отчётливо уловимы нотки ироничного злорадства.

— Ты можешь… одеваться побыстрее? — Ксавье чувствует себя до крайности неловко, сжимая в кулаки вспотевшие ладони.

— Ты, может, не заметил, но я в своей комнате и могу делать все, что заблагорассудится. Но если ты чего-то хочешь, то всегда можешь попросить, — ее сарказм становится неприкрытым.

Разумеется, следовало ожидать, что Уэнсдэй начнет мстить за его утреннюю выходку при первом же удобном случае.

Ксавье пытается побороть смущение и оборачивается к ней, но пунцовый румянец на щеках ничем не скрыть. Аддамс с самым непроницаемым видом сидит на углу кровати, уже облаченная в шелковую пижаму с шортами, отсроченными тонкой кружевной полоской. Несколько прядей еще влажных волос выбилось из пучка и спадает на точеные белые плечи. Ее голова чуть наклонена набок, а угольно-чёрные глаза взирают на Ксавье хирургически-пристально, словно ей и вправду любопытно, как он будет вести себя дальше.

«Это же Уэнсдэй. Она всегда третирует тех, кто ей особенно дорог.»

И похоже, она делает это абсолютно осознанно.

— Знаешь ли, у меня сегодня было время подумать… — Уэнсдэй едва заметно поджимает губы, что обычно случается в минуты крайнего замешательства, и делает продолжительную паузу перед тем, как произнести следующую фразу. — Ты вполне можешь остаться на ночь в моей комнате.

Комментарий к Часть 5

Ваши отзывы для меня очень важны

========== Часть 6 ==========

Комментарий к Часть 6

Нынче у нас нестареющая классика:

Metallica — The Unforgiven.

Приятного чтения!

What I’ve felt

What I’ve known

Never shined through

in what I’ve shown.

Лежать с ним в одной постели кажется странным. Но не слишком. Она почти не ощущает дискомфорта, когда Ксавье осторожно отодвигает одеяло и, чуть повозившись, устраивается рядом. Он сохраняет приличную дистанцию, помня о ее непереносимости объятий.

Уэнсдэй вздыхает. Кажется, он помнит абсолютно все, что хоть немного ее касается, и это… пугает. Как она допустила такое? В какой момент он сумел подобраться настолько близко?

«Капля воды дробит камень постоянством».

Пару лет назад Уэнсдэй прочла эту фразу в поэме древнегреческого поэта. И сочла ее абсолютной гиперболой.

Терпение никогда не было ее сильной стороной, она привыкла действовать быстро и решительно, безжалостно сметая все преграды. Но теперь Аддамс вынуждена признать, что ошибалась — другие пути достижения цели тоже могут оказаться весьма успешными. Ксавье всегда действует медленно, иногда совсем незаметно. Но неотступно — по миллиметру в день ломает ее сопротивление, прежде казавшееся несокрушимым.

Разумеется, она никогда не признается в этом вслух.

В спальне совсем темно, плотный бархат штор не пропускает ни единого проблеска лунного света. Уэнсдэй не может видеть его лица, но кожей ощущает его пристальный взгляд. Наверняка, он сейчас улыбается. Ей хочется сказать что-нибудь колкое, чтобы стереть с его лица неприлично довольное выражение, но в голову упорно ничего не идет.

— Это самый необычный сочельник в моей жизни, — едва слышно произносит Ксавье и с тихим шорохом придвигается ближе. Почувствовав, как матрас прогибается под его весом совсем рядом, Аддамс поспешно отодвигается к краю кровати.

— Только не вздумай решить, что это что-то меняет, — резко бросает она, не желая сдавать позиций.

— Ты ведь сама себе противоречишь, — его ровное дыхание щекочет обнаженную кожу на плече. Он абсолютно прав, и это злит.

Ладонь Ксавье ложится на ее живот, обжигая теплом сквозь тонкий шелк пижамы… И все неизбежно летит под откос. Это похоже на удар электрошокером, и против воли Уэнсдэй делает судорожный вздох, отчетливо слышный в окружающей тишине. Она закрывает глаза и мысленно считает до пяти, прежде чем сбросить его руку.

— Не обольщайся. Я устала и хочу спать.

Она отворачивается и утыкается лицом в подушку, чтобы не чувствовать тонкого древесного аромата его парфюма. Почти мгновенно начинает клонить в сон, мерное дыхание Ксавье за ее спиной действует неожиданно успокаивающе. Возможно, спать с кем-то в одной постели не настолько ужасно, как ей прежде казалось.

Когда Уэнсдэй открывает глаза следующим утром, первое, что она видит — окно с распахнутыми шторами. Лучи омерзительно яркого солнца заливают всю комнату, заставляя ее зажмуриться. С трудом сфокусировав взгляд, Аддамс приподнимается на локте и оборачивается на противоположную сторону кровати. Она оказывается пуста.

Очевидно, это к лучшему.

Ранние подъемы в ее личном списке ненавистных вещей уверенно занимают второе место, уступив лишь ярким цветам.

— Доброе утро, соня, — Ксавье выходит из ванной в одном полотенце, небрежно обмотанном вокруг бёдер, и с чашкой кофе в руках. Он выглядит раздражающе бодрым, и Уэнсдэй с трудом подавляет желание запустить в него подушкой. Или чем-нибудь потяжелее.

— Это самый чудовищный оксюморон, который я когда-либо слышала. Какого черта ты открыл все шторы? — она снова откидывается на постель, прикрываясь ладонью от противно слепящего солнечного света.

— Мне следовало догадаться, что по утрам ты в особенно хорошем настроении, — судя по интонации, он улыбается. Аддамс невольно задается риторическим вопросом, как вообще можно улыбаться настолько часто. Ксавье подходит ближе, протягивая ей чашку. — Я принес нам кофе. Правда, для этого пришлось сходить в свою комнату и заказать оттуда, поэтому только одна кружка на двоих, иначе было бы подозрительно… Но я думаю, в этом нет ничего страшного.

Он болтает чрезмерно много, усиливая и без того немалое желание придушить его на месте.