услышали все.
— Надолго? — спрашивает Эмори, ее голос немного дрожит.
Это странно. Её голос давно не дрожал. Она не нервничала с тех пор, как умерла Милли. Ей пришлось научиться жить без сестры, которая могла бы заступиться за неё.
Моя голова резко поворачивается в её сторону. Мой мозг работает в усиленном режиме, пытаясь перемотать её слова назад, чтобы убедиться, что я правильно все услышал.
— Я не знаю. Я думаю, что органы опеки предоставит мне на это пару месяцев. Может пять-шесть месяцев, а может чуть больше года. Думаю, они просто хотят убедиться, что Брук в хороших руках и находится в доверительных отношениях со мной…
— Один год? — прерывает меня она. — Я знаю, как обстоят дела с социальными службами. Я специализируюсь на социальной работе, как и моя мать. Но мне нужно знать, будет ли это всего лишь один год.
Я киваю.
— Может быть год и месяц? Так менее очевидно. Этого должно быть достаточно, не так ли?
— Иногда они наблюдают годами.
— Да, но я не виноват, что мой брак не сложился. Они увидят, что я пытался.
Эмори делает глубокий вдох, вероятно, сожаления обо всех решениях, которые она делала в своей жизни, которые привели её к такому положению.
— Хорошо. Если я скажу «да», когда мы поженимся?
— Через пару недель. В конце января? Может быть, в середине февраля. Никто не должен знать, что это фиктивный брак. Чем больше людей будут знать об этом, тем выше шансы, что социальные работники узнают об этом.
Я качаю головой, пытаясь отогнать глупые мысли.
— Я скажу Грею, Колину и Аарону. Так что, если хочешь, можешь рассказать Сан.
— Я полагаю, что мои родители не должны знать правду?
У меня не очень хорошие отношения с единственными живыми бабушкой и дедушкой Брук. Они до сих пор винят меня в смерти Милли, и это нормально, потому что я тоже. И учитывая то, что я уже встречался с обеими их дочерями, у меня есть ребенок от их мертвой дочери, и, возможно, женюсь на другой. Не думаю, что буду на их стороне долго, даже если я сейчас там только одной прядью волос. Даже эти волосы будут не в порядке.
— Я не знаю, Эмори. Но я точно знаю, что Брук должна думать, что мы, — я чуть не задыхаюсь от этой мысли, — влюблены.
На случай, если эти тупые социальные работники подумают, что было бы неплохо допросить четырехлетнего ребенка, нам нужно уменьшить вероятность того, что Брук случайно раскроет Эмори и меня. Как бы я ненавидел врать своей дочери, это единственный способ. Они допрашивают малышей?
— Конечно, мы можем рассказать им весь наш план, но ты знаешь своих родителей лучше, чем я…
И я не думаю, что это умный ход, говорить Холли Скотт, которая работает в органах опеки, что мы женимся ради этих гребанных органов опеки.
Она закрывает глаза на секунду, пытаясь собраться с мыслями.
— Они разозлятся. Ты знаешь мою маму, она считает, что брак — это волшебство, а развод никогда не возможен, поэтому с ней и так будет трудно. Если мы скажем ей, что мы женимся, заранее планируя развод, она получит сердечный приступ. Кроме того, моя мать много говорит, не думая. Я думаю, безопаснее будет просто солгать. А мой папа? Как только он выпьет, слова льются из него, как водопад.
— Так ты собираешься… — я сглатываю ком в горле, — выйти за меня?
Она тычет в меня пальцем, ее глаза суживаются.
— Я делаю это не для тебя. Брук заслуживает того, чтобы ты оставался в её жизни. Несмотря на мое мнение об одиннадцати месяцах и три четверти года, я действительно считаю тебя отличным отцом. И если я могу помочь в этой ситуации, я сделаю это ради Брук и Милли.
Я ни на секунду не поверил бы, что она когда-нибудь сделает это для меня.
Эмори хлопает себя по бёдрам, прежде чем встать.
— Тогда я лучше пойду соберу чемоданы, потому что мы не можем пожениться через пару недель, никогда не живя вместе, — дрожь отвращения заметно пробегает по её телу. — Знаешь, я думала, что буду одинокой по жизни, но нет, я выхожу замуж за Майлза Кинга.
— Я не так уж и плох.
Должен ли я обидеться? Потому что думаю, что должен. Эмори прекрасно знает, что я неплохой парень. По крайней мере, она должна была осознать это, за три года наших отношений.
— Окей, думаю, я приму долгую ванну, прежде чем примусь собирать чемоданы, — Эмори держится руками за голову, морщась от боли.
— Ты драматизируешь.
Эмори смотрит на меня, медленно поднимая руки, чтобы оттолкнуть меня.
— Если бы я не выходила замуж, я бы вышла и нашла себе какого-нибудь паренька, чтобы проверить теорию о том, что секс решает проблему похмелья и тому подобное.
— Ты выживешь.
— Целый год? Черт, нет. Бедный мой вибратор.
И тут я подумал, что мне плохо. Я уже несколько месяцев не занимался сексом, если не считать той оплошности с Эмори. Моя правая рука может многое. Даже Грей не знает, что с тех пор как умерла Милли, я то и дело соблюдал целомудрие. Все думают, что я трахаюсь каждый час.
— Эмори?
Она кивает головой:
— Майлз?
— Не говори таких вещей.
Эмори поднимает обе руки, ухмыляясь. Это самая искренняя улыбка, которую я получал от нее за последние годы.
— Тебя возбуждает? Мысли о девушках, использующих вибратор, или ты предпочитаешь использовать его на них?
Я молчу, повторяя мантру в голове. Сохраняй спокойствие, Майлз.
Она скрещивает руки на груди, дуется и смотрит на меня чертовски щенячьими глазами, как будто она смеётся надо мной. И зная Эмори, она действительно смеётся надо мной.
— Ой, разве маленькому Майлзу не хватает внимание девушек в капмусе?
Сохраняй спокойствие, Майлз.
Её глаза перебегают с моих на промежность и снова вверх. Затем она делает шаг ко мне.
— Какая у тебя ночная фантазия? Сделать это в джакузи? В душе? Ты похож на парня, который будет трахаться где угодно, кроме спальни.
Ещё один шаг.
— Может быть, на хоккейной арене? В раздевалке, где симпатичная блондинка прижимается к…
Я делаю шаг вперёд и кладу руку на горло Эмори. Я не душил её и не держал крепко. Я бы никогда не обидел Эмори. Никогда. Или кого-нибудь другого. Но мне нужно, чтобы она замолчала, и, если это заставит её замолчать, я сделаю это.
Это не так.
Она задыхается, но не говорит мне убрать руку с её тела. Подняв ее
