class="p1">— А-а, ну ладно… Смотри, не напейся! Больше двух бокалов не рекомендую.
— Иес, босс. Са ва бьен, шеф. Всё будет беллиссимо, дон Микеле! Дольче вита — прекрасна и иногда удивляет…
— Уже нарезался? Ты понимаешь, что…
— Извини, я занят. Отбой.
Выготский повернул лицо в мою сторону:
— Поговорил?
— Ага, — кивнул я машинально и тут же вскинулся: — Ты слышал?!
Он качнул головой:
— Нет. Обычно могу, хотя не люблю подслушивать. А сейчас подумал: не обо мне ли говорят? Но твой канал почему-то закрыт. Значит, ты не простой зелёный?
— Ну уж, не такой придурок, как ты думаешь.
— Впрочем, да: ты же хочешь стать фиолетовым! Обычно зелёные намного смиреннее. Думают: проживу лет сто пятьдесят и — довольно. Так же, как многие голубые думают: проживу лет двести пятьдесят и — довольно. Не поверишь: есть даже синие, которые думают: проживу лет триста-четыреста — и хватит. Мы не приучены заглядывать на столетия вперёд — не хватает ментального горизонта. А тебе — вечность подавай.
— И что в этом плохого?
— Тебе лучше оставаться зелёным. Хотя… тогда ты до конца жизни будешь думать: «Если бы этот подонок Выготский признался, как он выпадает из Системы, я бы уже был голубым или даже синим!», и это разочарование помешает тебе разглядеть гораздо более важные вещи.
От потрясения я даже рот открыл: он знает!.. Но как же мне теперь?..
— Так ты?..
— Неужели ты думал: зелёный может обмишулить синего? Вот так наивность! Но в данном случае всё прозрачней. Я знал — с высокой степенью вероятности предполагал — что кто-то по поручению Системы захочет побеседовать со мной по душам. Только думал, это будет кто-то из близких к семье — кто-нибудь из друзей отца или деда. Поэтому решил смотать с банкета. Мне и в голову не приходило, что пришлют зелёного — да ещё тебя!
— Ты меня, правда, не узнал?
— Правда. Смотрю: какой-то сумасшедший что-то лепечет про театр — на такие мероприятия всегда прорвётся хоть один сумасшедший. Когда ты заговорил про Нину, конечно, вспомнил, но что нам с тобой было обсуждать? И только потом меня осенило: ты и есть — посланник СМК. Очень тонкий ход! Как тут было отказаться?..
Я подавленно молчал: меня разоблачили. Теперь, если Иван захочет — расскажет. Не захочет — не расскажет. Что-то изменить не в моих силах.
— И что дальше?
— Дальше у меня для тебя плохая новость: ты не станешь фиолетовым. Во всяком случае, если намерен выполнить задание Системы. Поэтому спрашиваю: ты точно хочешь надкусить это яблоко? Подумай хорошенько: наш дальнейший разговор уничтожит твои, пусть и самые мизерные, шансы на фиолетовое бессмертие. Хочешь?
Я воспрянул: значит, от меня всё-таки кое-что зависит!
— Э-э… Ну да… Конечно, да! Хочу. Только мне интересно: неужели тебе не страшно говорить такие вещи — про Систему и ненастоящее бессмертие?
— Мне фиолетово.
— Я это понял. Но почему? Как такое могло произойти? Ты этого у красных набрался? Это же они не признают СМК!
— Красные бывают разные: одни почитают огромные валуны и вековые деревья, другие поклоняются птицам и животным, есть и огнепоклонники, но большинство пока придерживается более поздних религий. Ладно, до красных ещё дойдём. На чём мы остановились — на инопланетянах? Точно! Вот, как всё было: выходят со мной на связь инопланетяне и говорят: «Иван, ты — классный парень! Будешь нашим уполномоченным на Земле. А от СМК мы тебя прикроем!»
— И какой тут оттенок?
— Такой: Система — это ведь технология, верно? Сумма самых продвинутых технологий. И превзойти СМК можно либо с помощью ещё более мощных технологий — сейчас их можно взять только у инопланетян, либо с помощью… чего? С помощью того, что технологией не является. Скажем, машина проваливается в яму: машина — продукт технологий, яма — нет, машина — типична, форма ямы — всегда индивидуальна. Короче: некая неправильность побивает алгоритм.
— По боку инопланетян. А какая тут может быть неправильность?
— Давай выпьем, — Иван долил в бокалы вина. — С тобой очень занятно: ты сначала даёшь ответ, а потом сам же о нём спрашиваешь: «На улице солнечно и безветренно. А какая сегодня погода?».
— Когда такое было? — я отхлебнул из бокала и в следующее мгновение чуть не подавился от возмущения: — Красные?! Ты хочешь сказать: делать невидимым для Системы тебя научили красные?! Эти почти приматы? Да у них и биочипов нет — что они в этом смыслят?
— Теперь самое сложное, — он тоже сделал глоток и посмотрел мне прямо в глаза. — Какой у нас позывной экстренной эвакуации?
— «Спаси и сохрани!». А что?
— Ты его когда-нибудь применял?
— К счастью, нет.
— А мне случалось — при общении с оранжевыми. Но в последний раз позывной не сработал. Я жил рядом с красной деревней — одной из самых диких. У них начался падёж скота — я, дурак, не придал этому значения. А когда началась сильнейшая гроза, мужчины деревни пришли ко мне. Ты понимаешь? Они дожидались грозы! Красные — вовсе не примитивные. Они, если чего-то не знают, то интуитивно чувствуют. И их расчёт был верен: когда молнии сверкают одна за другой, и гром не умолкает, связь не работает. Если меня сжечь и развеять пепел по ветру, никто никогда не докажет, что это их рук дело.
— Они хотели тебя сжечь?!
— Принести в жертву. Они думали: я навёл порчу на их коров и свиней.
— Ну и дикари! Как же ты выпутался?
— Я твердил позывной экстренной эвакуации и не получал подтверждения. Глухая тайга. Дождь — сплошной стеной. Я прижался к бревенчатой стене и понимал: это — конец! Но больше ничего не оставалось — только твердить. И вдруг… тут ты можешь верить и не верить… я ощутил Чьё-то присутствие. Невидимое, но абсолютное реальное. И тогда самый бородатый из них сказал: «Что толку, если мы его убьём? Скот это не вернёт. А он восполнит потерю». Только это меня и спасло.
— Вот это да! — выдохнул я. — Но ясно же: дело не в Чьём-то присутствии! Этот бородатый очень рационально рассудил. Кстати, ты им восполнил?
Иван кивнул:
— Конечно, восполнил. И да: я тоже потом стал думать, что дело не в Чьём-то присутствии: просто возобладал здравый смысл старосты — не зря же он у них главный. В городском комфорте такие мысли естественны. Но СМК сочла инцидент актом агрессии против человека с голубым статусом, и власти решили, что должны жёстко реагировать. Короче, всю деревню очиповали — перевели в оранжевые. Так сказать, для дальнейшего воспитания и вписывания в
