Район Гринвич-Виллидж, Нью-Йорк
Кимберли Августа Куинси переживала один из своих приступов. Она стояла на углу Вашингтон-сквер в самом центре кампуса Нью-йоркского университета. Ярко светило солнце. Над головой простиралось необъятное голубое небо. Трава вокруг арки была темно-темно-зеленая. Мимо проходили люди в стильных одеждах и круглых очках а-ля Джон Леннон. Студенты в рваных джинсовых шортах и мятых безрукавках лежали на травке, делая вид, что учат уроки. Половина из них мирно спала.
Приятный июльский день. Милое, спокойное и безопасное место, даже по стандартам Нью-Йорка.
Кимберли тяжело, с натугой дышала. Пальцы мертвой хваткой вцепились в сумку, еще недавно беззаботно висевшую на плече. Она куда-то шла. Но куда? По лицу струился пот.
Рядом по тротуару энергично протопал какой-то мужчина в деловом костюме. Взглянув ненароком на девушку, он остановился и посмотрел на нее уже внимательнее.
— С вами все в порядке?
— Да… уходите.
— Мисс…
— Уходите!
Мужчина поспешил прочь, качая головой и, вероятно, коря себя за проявленное человеколюбие. Всем известно, что в этом городе полным-полно чокнутых, так что добрые дела лучше совершать где-нибудь еще.
Кимберли не была чокнутой. По крайней мере пока. Это хорошо понимала логическая часть ее мозга, которая прошла курс психологии и кое в чем разбиралась. У нее просто приступ беспокойства. Причем не первый. Это началось несколько месяцев назад.
Иногда проходили дни и даже недели, когда Кимберли ничто не беспокоило, когда все было нормально. Только что закончился ее первый год в университете, но еще оставались два летних курса и интернатура у профессора криминологии. Кроме того, Кимберли занималась волонтерской работой в приюте для бездомных. В общем, дел хватало. Она уходила из дома без четверти семь утра и редко возвращалась раньше десяти вечера. Ей нравилась такая жизнь.
Потом…
Сначала какое-то странное ощущение. Как будто мурашки бегут по спине. Легкое покалывание у основания шеи. Внезапно она останавливается, иногда прямо посредине улицы. Или резко оборачивается в переполненном вагоне метро. Высматривает, ищет… Кого или что? Кимберли не знала. У нее лишь возникало острое ощущение, что кто-то смотрит ей в спину. Следит за ней. Кто-то, кого она не видит.
Потом странное ощущение так же быстро проходит. Пульс успокаивается, дыхание восстанавливается. Она снова в порядке. На несколько дней, несколько недель, а затем…
Хуже стало после похорон. Иногда приступы настигали Кимберли ежечасно, потом отпускали на два-три дня, словно давая передышку, прежде чем обрушиться снова, и вот уже она спускается в метро, и мир опять обступает ее со всех сторон.
С точки зрения логики происходящее имело смысл. Кимберли потеряла сестру, у нее возникли трения с матерью, а что там с отцом — то одному только Богу известно. Кимберли проконсультировалась со своим профессором криминологии, доктором Маркусом Эндрюсом, и тот сказал, что, вероятно, проблема связана с отсроченным стрессом.
— Вам нужно немного расслабиться, — посоветовал профессор. — Найдите время для отдыха. То, что вы не успеете выполнить в двадцать лет, всегда можно выполнить в двадцать один.
Однако они оба знали, что расслабляться и отдыхать Кимберли не будет. Не ее стиль. Как любила повторять мать, Кимберли слишком походила на своего отца. И во многих отношениях это только осложняло проблему с приступами беспокойства, потому что, подобно отцу, Кимберли ничего не боялась.
Ей было лет, наверное, восемь, когда отец взял ее и Мэнди на какой-то местный праздник. Они так радовались. Целых полдня с папочкой плюс сладкая вата и аттракционы. Девочек буквально распирало от восторга.
Они катались на «пауке», карусели и колесе обозрения. Ели печеные яблоки, воздушную кукурузу и пили холодную колу. А потом, когда в ушах уже звенело от сахара и кофеина, просто потребовали от папочки продолжения приключений.
Только вот папочка уже не обращал на них внимания. Он наблюдал за каким-то мужчиной, стоявшим неподалеку от детских аттракционов. На незнакомце было длинное неопрятное пальто, и Кимберли до сих пор ясно помнила, как Мэнди наморщила нос и сказала: «Фу, как воняет!»
Отец обернулся и приложил палец к губам. Девочки увидели, как напряглось его лицо, и не посмели ослушаться.
На шее у неприятного мужчины висел фотоаппарат. Пока они смотрели на него, мужчина сделал несколько снимков, фотографируя детишек на карусели.
— Это педофил, — сказал отец. — Так они начинают. С фотографий. Он фотографирует то, что хочет, но не может получить. Этот человек еще борется с собой, иначе дома у него уже был бы запас порноснимков и его не тянуло бы к одетым объектам. Да, он сопротивляется, но проигрывает. Сейчас этот человек как бы подготавливает себя к будущему преступлению. Посещает места, где много детей. Потом, когда порок возьмет верх, он скажет, что они виноваты сами. Что это дети заставили его преступить закон.
Стоявшая рядом с Кимберли Мэнди задрожала. Бросив еще один взгляд на незнакомца, старшая сестра резко отвернулась. Кимберли видела, что у нее дрожат губы.
Отец продолжал:
— Если вы, девочки, когда-нибудь увидите такого человека, доверьтесь страху и сразу уходите. Всегда полагайтесь на свои инстинкты. Идите прямиком к ближайшему полицейскому или, если его нет рядом, к какой-нибудь женщине с детьми. Он решит, что она ваша мать, и не станет вас преследовать.
— Что ты собираешься делать? — затаив дыхание, спросила Кимберли.
— Передам его описание в службу безопасности. Вернусь сюда завтра, потом послезавтра и послепослезавтра. Если он не перестанет появляться здесь, мы найдем какой-нибудь повод, чтобы арестовать его. По крайней мере у него будет пауза.
— Я хочу домой! — расплакалась Мэнди.
Кимберли недоуменно посмотрела на старшую сестру. Потом повернулась к отцу, огорченному тем, что он снова расстроил бедняжку Мэнди. Кимми не винила его. Мэнди всегда расстраивалась. Манди всегда плакала. Но не Кимберли.
Она гордилась отцом и в сентябре. Когда новый учитель стал расспрашивать детей о том, чем их родители зарабатывают на жизнь, она уверенно заявила, что ее папа Супермен. Дети дразнили ее еще несколько месяцев. Кимберли упрямо стояла на своем.
Ее отец защищал детей от нехороших, страшных людей. Кимберли решила делать то же самое, когда вырастет.
Но только не сейчас, когда ей хотелось лишь одного: чтобы сердце не колотилось так сильно, чтобы дышать стало легче и перед глазами не прыгали яркие круги. Доктор Эндрюс посоветовал применять прием обратной биологической связи. Этим Кимберли сейчас и занималась, стараясь сфокусировать внимание на руках и представить, как они теплеют, теплеют, теплеют…
Мир начал постепенно приходить в норму. Небо снова стало голубым, трава зеленой, улицы ожили. Мурашки больше не бегали по спине. На лбу остывал пот.
