оказывался на другом конце лыжни, коллеги его уже не видели и некоторое время стояла тишина, пока он не появлялся снова. Погода быстро ухудшалась, и каждый раз, когда он удалялся, ему требовалось все больше времени, чтобы вернуться. Фары снегохода расплывались в снежной дымке, и, хотя Томас и Люк ни словом об этом не заикнулись, оба нервничали, слушая тишину перед его возвращением.
— Представляешь, да?
— Не произноси это вслух.
— А если он просто не вернется?
— Ты слышал, что я сейчас сказал?
— Нет, я серьезно. Что нам тогда делать?
— Все просто. Идем прямиком на станцию, связываемся по радио с базой, ждем, когда погода улучшится.
— И не паникуем?
— Да, едрить твою, не паникуем. Железобетонно.
— А в какой стороне хижина, Люк?
— Отвянь.
— Нет, правда. Ну вот куда нам сейчас идти, если что?
— Туда. Наверх.
— Сомневаюсь. Это может быть путь к леднику.
— Не может.
— Или к морю.
— Слушай, кончай уже.
— А то пойдем к станции и вдруг — плюх!
— Что «плюх»?
— Ну, один неверный шаг — и ку-ку.
— Хижина определенно там.
— Как думаешь, сколько ты протянешь в воде?
— Да иди ты!
— Пять минут? Две?
— Ну, значит, будем сидеть на попе ровно, пока не закончится метель.
— Плюх!
— Томас, ну в самом деле!
— Наверно, от холода будет шок.
— Прекрати, чувак. У нас есть джи-пи-эс, компасы.
— А ты взгляни на приборы. В какую сторону идти? Туда?
— Определенно туда. Слушай, а это бодрит.
— А я что говорю? Так в какую?
— Погоди. Черт. Черт. Не туда. Проклятье!
— Плюх!
— Вот именно.
Они присели на корточки за снегоходом, прячась от влажного ветра и дожидаясь возвращения Дока. Снег теперь летел почти горизонтально, слоями ложась на складки их курток. Вой ветра усиливался. Они ждали возвращения Дока.
/
— Станция К, станция К, это Блафф-Пойнт, Блафф-Пойнт, прием.
— Блафф-Пойнт, это станция К, станция К, на связи.
— Станция К, доложите обстановку, прием.
— Личный состав на месте. Травм и нештатных ситуаций нет. Работа идет по плану. Прием.
— Рад слышать, Док. Новички не шалят?
— Направление ветра два семь ноль градусов, скорость ветра десять узлов, видимость десять километров, контрастность умеренная, температура минус три, без существенной облачности. Прием.
— Принято. Спасибо, Док. Как всегда, приятно было поболтать. Конец связи.
/
Вечером с вершины хребта Гэррида Люк и Томас смотрели вниз на станцию К. Небо было чистым, солнце стояло высоко. Хотя время приближалось к полуночи, слово «вечер» едва ли подходило к этому времени суток. Мягкий серый дымок тонкой линией поднимался от металлической печной трубы жилища. Томас водрузил прибор джи-пи-эс на штатив и стал ждать, когда он загрузится. На дальнем берегу Бухты вздымались в небо горы. Сверху приятели видели, как Док расхаживает между хижиной и амбаром. Отсюда было непонятно, чем он занят: подошел к составленным одна на другую бочкам, постоял и вернулся к хижине, потом точно так же прошагал до хижины и обратно, затем до ангара с припасами, до сарая с инструментами, хранилища мусора и до снегоходов.
— Мне кажется, он опять что-то пересчитывает.
— Любит человек считать.
Джи-пи-эс запищал, подтверждая показания, и они записали цифры.
/
Хижина покачивалась и дрожала у подножия хребта, крепкие брезентовые стропы с трудом удерживали ее. Дым из трубы и желтый свет, льющийся из маленьких окон, придавали ей вид лоцманского судна, пробивающего себе дорогу сквозь шторм. Внутри скрипели деревянные панели и гудела заправленная жидким топливом печь. На стеклах выступил конденсат. Видимость десять метров. Погода на текущий момент — сильный ветер с густым снегом. Чайник снова засвистел, и Док налил себе еще сладкого чаю с молоком, который хлестал литрами.
/
— Док, можно тебя спросить?
— Валяй, Люк.
— Валяй? Ладно. Вот. Откуда взялось прозвище Док?
— А. Ну, я определенно не врач.
— Понимаю.
— Знаешь, так бывает: кто-нибудь случайно припечатает, и кликуха приклеится.
— Ты не помнишь, откуда она?
— Нет, не помню.
— Ладно. Прикольная история. Спасибо, что поделился.
/
Станция К виднелась вдали размазанным железно-кровавым пятном и становилась все меньше. От дыхания находящихся внутри живых существ окна туманились, смутно желтели. Существа прибывали и уезжали. Их следы с каждым годом все больше растапливали лед. Лед соскальзывал со склонов и срывался в воду. Айсберги поворачивались, распадались и плыли с вихревыми течениями Бухты по направлению к диким открытым морским пространствам. Дневной свет был молчалив. Существа дышали в своем узком деревянном убежище. Непогода снова брала их в плен. Существа высыпали из укрытия и медленно рассеивались по снегу. Они несли с собой рюкзаки, палки, рацию. Они двигались дальше. Приближались долгие сумерки, а после них на континент на много месяцев опустится ночь. Вода пришла в движение, и небо над ледником потемнело. С горного хребта пришла метель.
/
Утром Люк, как всегда, встал первым; вышел из хижины и отправился в сарай, где находился туалет. Привычка просыпаться раньше всех давала определенные преимущества. Он осторожно закрыл за собой дверь и потопал вниз по щебневому склону к северу, мимо колонн из бочек и штабелей из ящиков с припасами, паллет и всяческого накопленного годами барахла. Дорога к туалету была отмечена флажками и оградительной лентой на случай, если заметет. Сегодня было солнечно. Еще одно погожее утро на станции К.
Когда он вставал так рано, то любил оставлять дверь туалета широко открытой. В ясный день вид отсюда открывался фантастический. Синее небо и острые белые гребни гор. В Бухте медленно поворачивались айсберги. Люк находился здесь уже три недели, а все еще не привык к этому ошеломительному зрелищу. Он не знал, как рассказать о нем людям, когда вернется домой. Словами такого не передать. Он посмотрел в небо над Бухтой, на овеваемую ветром со снегом вершину ледника. Больше чем в восьмидесяти километрах позади ледника находились горные хребты. Между ним и ими нет ни одного человека. И в нескольких сотнях километров дальше тоже. Люк никогда еще не был так далеко от людей. И никогда не будет.
Послышался хруст снега под ногами, и вид на горы внезапно заслонил Томас, который оперся на дверной проем и тяжело дышал.
— Знаешь, зачем в туалетах существуют двери, Люк?
— Нет, приятель. Зачем?
— Чтобы мне не приходилось смотреть на твое дерьмо, пока я жду своей очереди.
— Никто не просит тебя смотреть, чувак. Возвращайся в хижину и жди, пока не увидишь табло «свободно».
— Какое еще табло? Ты что-то от нас скрываешь?
— Это фигура речи. Если я не в хижине, то где же мне еще быть? Отвернись.
— Если стесняешься, надо закрывать дверь.
— Тут нечего стесняться. Док встал? И вообще, отвали и дай мне
